Рождение музыканта. Алексей Новиков

для выхода положены. Терпит Михайла Иванович и сопит в своих шубках, что ручной медвежонок. Терпит и незаметно растет.

      – Мухи не обидит, – умиляются, забежав в людскую, няньки. – При нем никакую насекомую порешить нельзя, плачет!

      А случалось и так: накажет бабушка виновную из собственных рук – перед барыней холопка когда не виновата? – а Михайла Иванович в слезы и на руки к Карповне. Фекла Александровна и Карповну пристрожила:

      – Это ты дите учишь? Смотри, старая! Не порти барчука!

      А внуку – новые баловства: чай со сливками во всякое время, сахарные крендели, домашние пастилы, изюм, орехи, ягодные квасы, чего ни пожелаешь – все безотказно!

      – Эй, девки, рядитесь!

      Завяжут сенным девушкам широкие рукава над головами, стреножат их: «Пляшите!» Вот они слепые и топчутся; начнут плясать – хлоп об пол!

      – Ой, любехонько! – сама Фекла Александровна от смеха слезу утрет.

      А Михайла Иванович посмотрит, посмотрит:

      – Бабушка, не хочу!

      Кто его знает, каких еще затей ему надо?..

      На пятом году новоспасский наследник взял в руки мел и давай расписывать по полу картины: вот деревья, а вот церковь. Правда, этакой церкви можно на дереве, вроде скворешни, уместиться. А все-таки, если вглядеться. – церковь. Когда нехватает места на полу, живописец и под диваны спутешествует, там свои сады и церковные маковки докончит Но беда, если кто-нибудь помешает Михайле Ивановичу в занятиях или наступит на его картины. На что тихий да приветливый, а тут весь затрясется и в сторону виновного оттащит: зашел-де куда не следует!..

      И сидит за картинками день-денской, не шелохнется. Голову набок склонит, будто слушает. Может, и впрямь какие голоса слышит?

      Давно примечает Фекла Александровна за внуком: умственный растет, всего в жизни добьется!

      Глава пятая

      – Авдотья, играй песни!

      И только бабушка прикажет, внук тащит к ее креслу свою скамеечку: он на песни первый охотник.

      Поклонилась Авдотья Ивановна барыне в пояс:

      – Что петь прикажете, матушка?

      Знает Авдотья Ивановна и песни и сказки, знает про Егория храброго и про Ивана-царевича, а еще про птицу Сирин… Да разве перечтешь все сказки, все песни или наигрыши?

      Ступит шаг вперед Авдотья Ивановна, молодая, пригожая, и лицом и осанкой – всем взяла. Не красавица, а каждый заглядится. Голос у Авдотьи Ивановны мягкий, поет – каждое слово светится:

      Как на матушке на святой Руси,

      На святой Руси, на пресветлыя,

      Посередь поля, середи лесов

      Выпадала Книга Голубиная…

      Поет Авдотья Ивановна, а слово песню ведет. Слово – песне поводырь, к слову голос строится:

      Выпадала Книга Голубиная,

      И немалая, невеликая,

      Долины́ Книга сороку сажен,

      Поперечины двадцати сажен…

      Показала Авдотья Ивановна, какая та книга необъятная, у барчука глаза тоже раскрылись во всю ширь: вот бы ему такую книгу! А думать о том недосуг. Уже собрались