Сказки Руси-Даждьбожьей Стороны. Алексей Терентьев

брат в поселение людское, видит пред собой людей. Но диво дивное, чудо чудное. Вроде люди, как люди. И голова есть, и руки ноги, имеются, да вот только животы у них у всех будто кто воздухом надул. Еле по земле матушке ходят, со стоном разговаривают, да часто отдыхать, переваливаясь, останавливаются. И все чего-то едят, даже дети малые и те не останавливаясь, то булки, а то и хлеба горбушку жуют давятся. Будто голод великий и ни как насытится, они не могут. Говорят жуют, и бредут по улочкам жуют, и сидят жуют хлебушек белый, оторваться ни как не могут от него. Будто жизнь их от того зависит как много они того хлебушка съедят, попотчуются. И работать-то вроде как ни кто не работает, а те кто что-то делают, и те всё стараются кусок жевать да инструментом махать. Удивился такому чуду брат младшой, да и отправился место себе искать для ночлега. Но везде хозяева и говорить-то не способные, жестами да взглядами голодными от ворот поворот показывали. Всё поселение странное прошёл молодец, притомился, но поисков своих не остановил, только всё больше задумываться начал.

      На краю поселения набрёл он на домик, что в землю врос, да окошками на улицу выходил. Ни хозяйства, ни пристроек у него не было. Жила там бабушка-задворенка. К ней-то и попросился на ночлег молодец. Согласилась она на то чтобы он остался. А он тут же принялся ей и воду таскать и дрова колоть, и по прочему хозяйству помощь оказывать. Притомился за целый день, а уж за вечер и подавно, но вечером и на реченьку сходил искупаться и меленку глянул, да заприметил, что возы с зерном у той меленки, в ряды стоят, своего череда ожидаючи. Возвратившись, домой к задворенке, он уж и спать направился, да не тут-то было. Хоть сама она и тоща была собой, а стол от яств мучных прям ломился. Неудобственно стало добру молодцу нос воротить от душевного к нему расположения. Сел за стол, да и давай уплетать за обе щёки, только чует он, что-то в хлебе не так. И то попробует и это, и с квасом и без. И новую сдобу и пирог, и снова хлебный каравай куском ломает. Ан нет. И бел, он, и мягок, и на ощупь приятен, а нет в нём хлебного духа. Стал он тот хлеб под лавку кидать, чтобы хозяйку не огорчать. Сделав вид что наелся отправился в сени на лавку, да и прикинулся что уставши уснул. А сам, приготовился, иголочку малую из сумки достал, и как сон подкрадываться начинал, так иголкой себя в ногу и тыкал. Сон как рукой сымало. Вот уж и петухи отпели, вот уж и поселение спать легло, а не спится молодцу, ждёт он чего-то. И как будто не обманула его чуйка человеческая. Звёзды на небе за тучки попрятались, луна и та казалось схоронилась, только слышит младшой брат старуха задворенка как будто ногами шаркает да и говорит с кем-то. Прислушался он, а сам шапку-то из сумочки походной достаёт. Да на головушку-то и надевает. Прильнул он к шёлочке да и то посмотрит, а то и уловит слово тихое. Ну а уж в доме у старушки такое деется, что и не всякий богатырь снести бы смог, а уж тот кто и духом слаб, так и с ума бы сбежал, разумом тронувшись…

      – А ну, ка нечистики, ответ держите.

      Старушка что при свете дня, казалась простой бабушкой-задворенкой, в темноте, при лучине единой, что комнатушку освещала мал мала, вдруг превратилась в ведьму колдунью, что кочергой