Командарм. Макс Мах

Вам только в шалман и по бабам.

      – Так и я о том же, – хмыкнул Кравцов. – Прощевай, товарищ Чуднов. Не поминай старика лихом.

      – Много не пейте, – напутствовал его между тем краском, физиономия которого едва ли не из чугуна сваяна, – и бабе своей определенно накажите, чтобы по-верховому перлась, а то, не ровен час, откинетесь от усердия, и все.

      – Я учту, – кивнул Кравцов и вышел из дома.[3]

      Колядного он не заметил, но это не являлось доказательством «присутствия отсутствия». Однако так или иначе, лучше идти и «что-то делать», чем сиднем сидеть и ждать, пока товарищ Эдельвейс сопоставит простые истины и решит, что нет человека, нет проблемы.

      Фраза неожиданно заставила задуматься. Она звучала, как цитата из книги, но вот из какой, Кравцов вспомнить так и не смог. Зато в ходе поисков напоролся еще на пару фраз, которые ему скорее понравились, чем наоборот.

      «Ничего личного», – звучало лаконично и со смыслом.

      «Я сделал ему предложение…» – а вот это стоило обдумать. И притом самым тщательным образом.

      «А куда он денется?» – мысленно пожал плечами Кравцов, подходя к конечной остановке трамвая.

      С апреля месяца восстановили движение восемнадцатого маршрута до Восьмой станции Фонтана. Кравцов в этой жизни на трамвае еще не ездил, но знал, что на линии бегают четырехосные «пульманы» производства бельгийской фирмы «Нивелис», и имел при себе четыре разовых билета, приобретенных его «организацией» с двадцатипятипроцентной скидкой. Впрочем, денег Кравцов за билеты – хоть со скидкой, хоть нет – не платил, так получил. Задаром. Вместе с усиленным пайком и пропуском.

      На круге Максим Давыдович простоял почти полчаса. Небо – чистое, солнце жарило, похлеще товарища Троцкого на митинге. Только пыльно и жарко, но тощая плоть Кравцова, едва обтягивающая сухие, словно мощи святых, выставляемые в церквах, кости, тепло почти не впитывала и еще хуже сохраняла. Временами его знобило даже на такой жаре и в тяжелой шинели. Вероятно, и выглядел он не слишком хорошо. Во всяком случае, скопившиеся перед прибытием трамвая обыватели попридержали прыть и дали «увечному воину» почти беспрепятственно залезть в вагон и сесть на одну из деревянных лавок, установленных поперек вагона.

      – Неправильно сел, мил человек, – сказал дядька в канотье. – Этот поезд не идет в Ланжерон.

      Он подмигнул Кравцову и, перекинув спинку сиденья, усадил командарма лицом по ходу движения.

      Кондуктор дернул за веревку. Прозвенел колокольчик, и вагон тронулся.

      – Далеко собрались? – поинтересовалось канотье.

      – До Александровского участка, – улыбнулся Кравцов, предвкушая продолжение.

      – Так это, знаете ли, через весь город. А вы, извините за вопрос, не из местных?

      – Нет.

      – Так я вам сейчас расскажу за нашу Одессу! – радостно сообщил дядька и тут же перешел к делу: – Эта дорога на Аркадию. Но вы ведь не знаете, что такое

3

тебя, Бармалей, твои возможности». К слову, имя Бармалей появилось у Чуковского от названия одной из петербургских улиц – Бармалеевой. А она соответственно была названа в честь британского лекаря – доктора Брамлея.