Машина снов. Максим Бодягин

с просветлёнными энергиями. Это должно пробудить в его уме желание пройти весь путь к осознанию своей истинной природы. Он будет пробиваться через сеть своих привычек не так болезненно, как в этой реальности… Хотя, – йогин по-детски рассмеялся, – эта реальность так же иллюзорна, как и реальность сна. Но большинство тех парней, что сейчас суетятся там, во дворе, за порогом, этого не понимают. Такие вещи надо пережить непосредственно. Я полагаю, что есть два вида снов: кармические сны, переполненные иллюзорными видениями, происходящими из узора собственной кармы, и сны ясности, когда чётко осознаёшь промежуточное состояние между тем, что ты считаешь бытием, и тем, что ты считаешь не-бытием. Главное, это как бы «проснуться» во сне, но не просыпаться совсем. Если это удастся, то ты переживаешь прямой опыт истинной реальности. Ты засыпаешь, потом заклинания и камни начинают действовать так, чтобы ты покинул мир иллюзий, созданных в твоём уме воспоминаниями прошлых жизней и минувших дней, и потом ты начинаешь осознавать всё на другом уровне.

      – За сколько раз? – торопливо спросил Костас.

      – Ну, знаешь, Костас, ты так терпеливо и усердно пил вино, убивал людей, развратничал, воровал почти сорок лет, что за один раз всех этих привычек не вычистить, – захохотал Шераб Тсеринг.

      – Я к тебе в ученики не нанимался, – злобно сказал Костас. Он быстро прошёлся, положив руки на грудь, горячо сплюнул и прошипел про себя, но довольно громко:

      – Осточертел со своими поучениями, старый хрен. Я твою маму драл, чёртов еретик.

      Лицо Шераба Тсеринга вдруг приобрело выражение отца, чей ма-ленький ребёнок разбил любимую материну чашку – наказывать жалко, а объяснить трудно. Он взялся рукой за резную раму и, взмахнув густо-синими полами халата, взлетел над машиной снов, приземлившись на крестовине, прямо над лежащим в паутине ремней Марком, и начал поправлять покосившиеся крепления. Внезапный прыжок тебетца заставил Костаса прервать злобный шёпот, грек застыл с полуоткрытым ртом, придававшим его и без того не особо интеллигентному лицу удивлённо-придурковатое выражение. Йоханнес внезапно загоготал, хлопая себя по толстым бёдрам. Он подошёл к машине снов, взялся за раму и попытался запрыгнуть на неё, но упал, ободрав руку, и засмеялся ещё громче.

      Знахарь лежал, распластавшись на крестовине. Любящие глаза Шераба Тсеринга, затмевавшие в глазах Марка всё небо, стали огромными, их края расползлись, расширились, заполнили весь горизонт, он взял свои рубиновые чётки в горсть, словно слепив в комок рисовые зерна, подул на них и, что-то бормоча, приложил к потному лбу Марка. По лицу молодого венецианца потекли горячие слёзы, он потянулся навстречу остро пахнущей какими-то специями руке колдуна-тебетца и изо всех сил прижался лбом к колючим рубиновым зёрнышкам. Шераб Тсеринг легко стукнул его по макушке, коснулся горла и груди Марка и надел чётки ему на шею.

      – Развяжите его и достаньте из машины, – крикнул знахарь помощникам. Костас