Правдивая странная ложь. Александр Евдокимов

опять печально сказала Ольга Андреевна, подчиняясь пространству воображения. – Он моей красоты испугался. Откровений… Он рисовал мой портрет с моего отражения… Он испугался любви… Дурак! Ему только шахтеров рисовать, или железнодорожников…

      Ольга улыбнулась и пожалела: отражение не приметило такую мелочь. В пролакированном пространстве рука скользнула к груди и она почувствовала в своих пальцах сосок… Полированная слизь потянулась к Ольге Андреевне теперь обеими руками: пальцы ласкали и грудь, и обжигали ноги…

      – Я на шпалу и похожа там! – Ольга взволнованно раздвинула ноги. – Цензура испортила картину!… Да!… Посмотрели и заставили одеть… потемнее, чтоб под спецовку… Фу…

      Пеньюар раздражал!…

      В лакированном дне мелькнула дымка ночной накидки и упала туманом в зеркальном пространстве.

      Рука потянулась к торшеру и всё кругом пропало: и только топот стрелок продолжил жизнь в тёмной комнате, и только чьи-то тёплые руки!…

      …Ольга почувствовала Его во тьме и затихла: тёмно-лунная плоть прижалась к ней и обожгла уста, а потом по щекам обронилась на плечи и облизала соски… Тряпочки наполнились сучьей тревогой и ожили… Ольгин язык бросил влагу на губы, а тьма истерично закрутилась вокруг пупка и сорвалась на губы, и размазала по волосам горячую жидкость, и обняла мягкую попку и влезла в мокрый чубчик – ноги сжались и сдавили ночь…

      Бабочкой, вновь, застыли и зависли чувства – ампутировались: объятья янтаря и алтайского мёда – утверждали блаженство в порочном мгновенье экстаза!…

      Ни напряжённая гладь зеркала, ни полированная глубина красного дерева не хранили в себе абрис Оленьки, поэтому грех самки умирал во тьме, пугая экстазными стонами только мирный бег стрелок и приближал сладкий миг слияния с тьмой…

      – Ш-шпала… ж-железнодорож-жная… рельс-сы… и острие сюжета, и дорога, как судьба! – глаза Оли не только видели, но и слышали себя юную и, перманентно, слепую: высокомерную и дурную, но красивую, с вызывающим видом, начиная с ресниц, из-за которых смотрела и оценивала мир сей, но вместе, с той козой, сейчас, не пелось…

      А я всё вижу?!…

      Я не слепая!

      Я не такая,

      чтоб ждать трамвая!…

      на остановке,

      где проживая,

      проходишь ты,

      не замечая…

      как юбку я!

      приподнимаю:

      чуть-чуть!…

      чтоб видели не все!

      тебе —

      взглянуть!

      Я с каблучка шагала по Москве…

      И с высоты смотрела сквозь ресницы!

      Искала я судьбу не на земле…

      Но, вдруг,

      в трамвайчике! —

      столкнулась с принцем!

      Он подал руку

      И!…

      придвинулся ко мне,

      И!…

      я сошла с небес:

      как вам

      И!…

      не снится!…

      Не обнял он —

      так-как,

      в другой