Арктические зеркала. Юрий Слёзкин

юкагиров и эвенков. Некоторые союзники казаков освобождались от уплаты ясака и имели право держать собственных пленников[93].

      Другие колониальные повинности включали службу проводниками и толмачами, постройку острогов, обеспечение перевозок. Подводная повинность была особенно обременительной и вызывала бесчисленные жалобы. Необходимость ждать русских чиновников и возить их неизвестно куда сильно мешала промысловой рутине. Некоторые ясачные люди были готовы платить дань в тройном размере, лишь бы избежать разорения[94]. Им редко шли навстречу: нужды имперской администрации и плачевное состояние транспортной системы обеспечили сохранение подводной повинности вплоть до ХХ в.

      Не менее непопулярными, но гораздо менее настойчивыми были попытки правительства использовать труд коренного населения в сельском хозяйстве. На протяжении многих лет одной из важнейших забот сибирской администрации было обеспечение продовольствием новых острогов, а затем городов и рудников. Ввозить зерно из России было слишком дорого, и там, где это было возможно, правительство поощряло создание местного сельского хозяйства. Русских крестьян вынуждали или убеждали переселяться в Сибирь, а сибирских бродяг и ссыльных объявляли крестьянами и сажали на землю[95]. Некоторых обских угров первоначально также привлекали на «государеву пашню», но их неуспех в роли крестьян и постоянные мольбы о пощаде заставили правительство отказаться от этой политики[96]. «И впредь, государь, – сообщала группа манси в 1598 г., – нам сиротам твоим пахати твоей государевы пашни не возможно, потому что, государь, и достальные животишка истощили, и женишка и детишка проели, и помираем голодною смертью»[97]. Москва старалась откликаться на подобные жaлобы, не столько, вероятно, из чувства сострадания, сколько из постоянной заинтересованности в получении дани пушниной. Те же манси, например, предлагали платить столько ясака соболями, сколько царь «нас сирот своих велит пожаловати обложити»[98]. Умелые звероловы приносили большe выгоды, чем неумелые крестьяне, а надежды на русскую колонизацию еще больше ослабляли стимул к внедрению на Севере подневольного труда коренного населения.

      Продолжение торговли пушниной требовало большего числа крестьянских поселений, но распространение крестьянских поселений подрывало торговлю пушниной. Вновь прибывшие крестьяне пахали, охотились и ловили рыбу на земле, которая использовалась «ясачными» звероловами. Еще более существенным было то, что русские поселенцы очищали землю под пашню, выжигая лес и обращая в бегство зверей. Некоторые служилые люди, переселенцы и монастыри арендовали землю у местных охотников, которые заявляли, что соглашаются на такие сделки «для своих нужд и для ясашного платежа и росплаты прежних своих долгов, а не для какого своего неправдивого умышления». В чем бы ни заключались их умышления, правительство неодобрительно относилось к любому отчуждению «ясачных земель»

93

Колониальная политика царизма. С. 114.

94

Lantzeff George V. Siberia in the Seventeenth Century. Р. 105; РИБ. Т. 2. С. 146–147; Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 1. С. 307, 380; Т. 2. С. 152; Гурвич И.С. Этническая история северо-востока Сибири. С. 21.

95

Gibson James R. Russia on the Pacific: The Role of the Amur // Canadian Geographer. Vol. 12. № 1 (1968). P. 17; Idem. Feeding the Russian Fur Trade. P. 46–47; Сафронов Ф.Г. Русские на северо-востоке Азии. С. 107–109; Шунков В.И. Очерки по истории колонизации Сибири в XVII – начале XVIII в. М., 1946. С. 11–56.

96

Буцинский П.Н. Заселение Сибири. С. 311–312.

97

Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 2. С. 512; РИБ. Т. 2. С. 146–148.

98

РИБ. Т. 2. С. 146–148.