Незадачливая лунная корова, или Отпуск в один конец. Женя Лун

дурнина, – продолжаю чревовещать я через «дежурную» улыбочку, – ты не думаешь, что у этих праздных особ предостаточно свободного времени, чтобы выучить язык Достоевского, Чехова и Толстого, так что давай поскромнее, ладно? Я еще ничего толком не съела и не хочу уходить отсюда раньше десерта.

      И вновь я не удержалась и зыркнула на Роберто, который как будто слегка улыбнулся моему «раньше десерта». Но я решила не параноить, потому что нашептала всю фразу, едва отрывая губы от Ксениного ушка, да так тихо и нечленораздельно, что даже она не всё поняла.

      – Я спрашивала – он не знает русский, расслабься, – все-таки вполголоса ответила Ксюша, смачно жуя теплый лососёвый салат и думая, наверное, что совсем незаметно сплевывает обратно в тарелку кунжутные семечки.

      Роберто вдруг поднялся из-за стола, с такой легкостью отодвинув тронную громаду своего стула, что я мгновенно прониклась уважением к его физической форме. Он взял бокал, постучал по нему вилкой, что мне всегда казалось одним из худших проявлений дурновкусия, и, сосредоточив на себе пристальное внимание окружающих, представил нас с Ксенией всем присутствующим по-английски, чтобы мы тоже понимали. Сквозь волну неловкости мне удалось разобрать только то, что мы – его прекрасные гостьи из России. Что он восхищается силой русских мужчин, красотой русских женщин, любит русскую литературу и живопись, потом было еще что-то про народ и мировую историю… И в конце поблагодарил нас за оказанную ему честь – я просто знаю, как звучит эта фраза, поскольку часто слышу её в недублированных фильмах.

      – О-о-о, я жила в России, два лета, в прошлый веке, в Сэйкт-Петерсбург, потом биль война… – Взволнованно, тряся морщинистым зобом, начала одна из двух старушек в горжетках, – Когда война, я уезжать. Красиво город, очень красиво! Но потом кровавий воскресенья, царь плохо. Много люди убит… – Старушка в исступлении замахала руками, потом схватилась за голову, закрыв руками глаза.

      Как хорошо воспитанная девица, я, конечно, улыбалась и многозначительно кивала в ответ на каждое слово расчувствовавшейся старушки, местами даже обнаруживающей былую стать, но когда смысл её слов дошел до моего хмельного рассудка, я вытаращила глаза и с прискорбием заключила, что блеск бабуля, может, еще и не утратила, но вот рассудок… Какое, к черту, «Кровавое воскресенье»? 1905-го что ли?!

      Дамочка лет сорока в элегантном темно-синем коктейльном платье и с такими же крупными бриллиантами в ушах, как у самой старушки, тут же схватила её за руки, немного грубо, как мне показалось, одернула её, и, глядя старушонке в глаза чуть ли не нос к носу, начала что-то яростно шептать, судя по всему, по-итальянски. Старушка тут же успокоилась и принялась, как ни в чем не бывало, за свой недоеденный салат, долго и тщательно перемалывая его своими крупными челюстями. А дамочка, поймав мой недоумённый взгляд, улыбнулась дружественно, но светски-отстранённо и сказала, что её мать «unhealthy», что уже было и так понятно…

      Роберто, которому тоже досталась парочка моих