Гавань. Юлия Бекенская

в окно.

      Поливальная машина под дождем моет улицы, щедро разбрызгивая воду.

      – Вот и все у нас так. Видишь?..

      – Ладно, Антон Ильич, – вздыхает Художник, – пойду. К вам клиент…

      Длинноволосая фигура бредет к выходу, возвышаясь над посетителями на целую голову. Пародия на Петра, тощая и бесприютная, как призрак.

      Клиентка нагнулась к окошку и жалуется:

      – Опять стоят. С тех пор, как муж… только он мог с ними сладить. А я чуть-чуть стрелки подвела…

      – Вы подводили стрелки? – Ильич вынимает из глаза лупу. – Я же вам говорил! Нельзя стрелки подводить, понимаете?

      Он сокрушенно смотрит на собеседницу и ощупывает пострадавшие часы.

      Руки белые и чуткие, больше подходящие врачу.

      Часовщик сутулится – возраст, плюс долгие годы сидения согнувшись, с линзой в глазу. Оттого и морщинок вокруг правого глаза больше. Венчик пегих волос обрамляет обширную лысину. На работе он всегда снимает берет.

      Вот сколько объяснять им: нельзя! На старинных часах стрелки не подводят! Аккуратно надо. Бережно.

      – Что же вы, – сокрушается он. – Вот смотрите. Тихонько маятник снимаем. Без утяжеления стрелочки сами побегут. Быстро-быстро. Глядишь, минут через десять и догонят получасовое отставание. Сами они дойдут! Са-ми. Приходите завтра.

      Клиентка исчезает.

      Но у Ильича сегодня аншлаг. В окошко засовывается широкая лапа с перстнями-печатками, раскрытая ладонью вверх. Ильич борется с искушением в нее плюнуть. Сквозь окошко видит круглую, коротко стриженную башку, кожаную куртку поверх спортивного костюма и наглые пустые глаза.

      Требовательное:

      – Дед! – звучит, как команда. Привыкает сопляк повелевать.

      – Антон Ильич, – спокойно отвечает старик, – а ты внучек, чьих будешь?

      – От Ярого привет.

      – И ему поклоны, – говорит Ильич. – Так и передай Ярославу: пусть, значит, не хворает, не кашляет…

      – Дед, ты дурака не валяй. Бабло давай. Служба безопасности даром работать не будет…

      – А я такую безопасность не заказывал, – ворчит Ильич.

      Раскрывает коробку с наличкой и с отвращением сует в лапу синие фантики.

      Бычок ржет:

      – Маловато будет. Послезавтра опять зайду. И еще разговорчик от Ярого к тебе есть…

      – Пусть Ярослав приходит и сам разговаривает.

      – Слушай, дед, – бычок теряет терпение, – ты б не хамил, а? С тобой по-хорошему, а ты быкуешь.

      Старик молчит, смотрит на мальчишку, которому лет десять назад на «Авроре» пионерский галстук повязывали. Во что превратился? В сволочь.

      С Ярым они соседи, но знакомство с авторитетом не спасает. Он так сказал:

      – Антон Ильич, ну чего ты хочешь? Время такое: каждый крутится, как умеет.

      В оконце просовывается газета. Бесплатная, с объявлениями, и одно обведено ручкой: «продается…». Знакомый телефон. И имя знакомое.

      – И что? – вопрошает он.

      – Да