Гавань. Юлия Бекенская

не грело, и запах черемухи куда-то исчез – пахнуло персидским порошком, которым по наущению мадам истребляли тараканов, забредших в гимназию.

      Цирцелия изучала гостя. За могучими плечами Жоржа теснились воспитанницы. Живописная группа – сатир в сонме нимф.

      – Позвольте, – каркнула старуха, но Трубицын ее перебил:

      – О, нет, мадам, – позвольте мне!..

      Данила перестал дышать.

      – От всего сердца, от имени нашего выпуска, – начал Трубицын.

      – Сударь! – возмутилась старуха.

      – Сударыня! – повысил голос Трубицын, и, не давая директрисе опомниться, вручил розовую коробку, перевязанную пошлейшим бантом.

      Данила мысленно застонал. Что было в коробке, значения не имело. Только бы не подвязки, взмолился он, не зефир, не…

      – От всего сердца, с наилучшими пожеланиями! Мы, бывшие школяры, с почтением, – баритон Трубицына обволакивал, гипнотизировал, как дудочка бродячего факира – гюрзу, – с безмерным уважением взираем на вас, тех, кто держит на своих плечах будущее юных, неискушенных…

      Трубицын вещал. Кобра глядела, не мигая, и чуть покачивалась.

      Из гавани пахнуло морем. Порыв ветра растрепал бант на груди директрисы.

      И тут случилось чудо.

      То самое, молва о котором долго будет передаваться из уст в уста.

      Послышался хруст – то карга склонила голову в легком поклоне. А после…

      Сухая корка старухиных щек отмякла, уголки губ дрогнули и приподнялись на самую малость.

      – Благодарю, – каркнула Цирцелия, – рада знакомству. Весьма.

      Для старой ведьмы то было равносильно объятиям.

      Жук этот Жорж! Дай ему полчаса, глядишь, и карга пригласит его в святая святых, в кабинет – поговорить о юных неискушенных особах.

      – Мадам, – поклонился Трубицын, – у меня к вам просьба. Буквально, малюсенькая. Позвольте мне похитить вашего педагога…

      Данила Андреевич понял, что обречен.

***

      Дальше все понеслось вскачь. И в упоительном аллюре стихийного бедствия Даниле ничего не осталось, как покориться.

      Триумфальный уход из гимназии. Благословление директрисы, вздохи и пищащие носики с одной стороны. Сдержанное сияние, твердость скул и уверения в глубочайшем почтении – с другой.

      Признав Жорку неизбежным злом, он бормотал про себя:

      – Это пройдет. Этот день надо просто пе-ре-жить…

      Заодно выспросить болтуна, где служит. Жоржика хлебом не корми – дай повитийствовать, а уж Данила направит поток в нужное русло.

      Извозчик. Скрипучее, до белизны протертое сиденье, кляча в коровьих пятнах. Стальные обода – тряско, зато свободно, не то что в омнибусе.

      Трубицын, закинув руки за голову, скучливо озирает ландшафт.

      Дома, тополя. Булочная, зеленная лавка. Вывески. «Кладовая галантерейных товаров: перчаток, галстуков и чулочного товара Г. Я. Земш». Синим на черном фоне: «Элеонора Руль», ниже – витиеватое «М» в резном круге. Что сие означает: модистка?..

      – Провинциальненько тут у тебя. И до залива