Гавань. Юлия Бекенская

россыпь синих камней помельче. А стрелка поверх…

      – А-ли-да-да, – выговорил он по слогам, язык заплетался.

      – Это что за сковорода турецкая? – вопросил сверху Трубицын.

      – Ловушка для звезд, – туманно ответил Данила.

      Блеснула, заиграла в дымном свете вещица, поманила далекими странами. Данила много читал о старинных приборах. Он узнал астролябию.

      Миг – и повеяло миром древним, непостижимым. Золото льстиво подмигивало, сулило оргии, женщин и караваны верблюдов. Синий камень мерцал призывно.

      – Золотая! – вновь ахнул толстяк.

      Золотое яблоко.

      Будто комета пронеслась в голове. Вот он, ценный дар. Вот то, что позволит Даниле сделать решительный шаг.

      …Он ей расскажет о звездах и отважных паломниках, в любой точке мира способных обратить лицо к Мекке. Они вместе расшифруют символы. Нежные пальчики будут ласкать эти стрелки, лазоревые глаза посмотрят на Данилу с восхищением, коралловые губки приоткроются в изумлении…

      О, сколько Данила сможет ей рассказать! Как торили морские пути бесстрашные мореходы. Как покоряли пространство и время древние мудрецы. И даже расскажет об астрологии – звездном пути человеческих душ, даст понять, что и наука способна разгадывать тайны любви и смерти…

      Они вместе вычислят путь от сердца Елены к сердцу Данилы. Они будут часами говорить, соприкасаться душой и взглядом…

      Они…

      Рука историка потянулась коснуться стрелки.

      Бородач живо отдернул свое имущество и прикрыл мешком.

      – Цапель, пора, – шепнул Жорж. – Они же ощиплют тебя, как петуха!

      – Сколько? – хрипло спросил Данила.

      Прищур узких глаз и скрюченные пальцы. Яростный спор на смеси чужих языков.

      – На все! – объявил Данила.

      Трубицын, скрестив руки, возвышался над ними. Усатая рожа его наливалась темной кровью.

      Данила успокаивающе улыбнулся:

      – Не везет любви, да-с… ничего, это пока…

      Бородач выкинул две шестерки.

      Золотой мираж вспыхнул – и исчез.

      – Тут. Нечисто. Играют, – обронил Трубицын.

      Взял первое, что подвернулось – тяжелую, черную от копоти скамью – и обрушил на ковер.

      Бородач закричал тонким, обиженным голосом. Резво вскочил, бросился к Жоржу и мгновенно вцепился в ноздри. Трубицын взвыл и пнул его в пах коленом. Турок скрючился и врезался головой в колченогий стол.

      Хруст. Лампа закачалась и рухнула. Пахнуло керосином.

      Данила спрятал голову в колени и прикрыл руками. Трубицын поднял обидчика за грудки и боднул лбом прямо в смуглую рожу. Половой завертелся, запричитал. На шум сбегались.

      Похоже, публика была не прочь поразмяться.

      Пролетел табурет, и в зале стало еще темнее. На Трубицына навалились сразу с трех сторон и он, рыча, заработал кулаками. Звучало так, будто по мешку с зерном молотили палкой.

      Снизу Даниле мало что было видно. Но он заметил, как под шумок раздетый толстяк хватал ассигнации