Ласточкино гнездо. Валерия Вербинина

в карту мира, выбрал для дебютантки псевдоним Аден – по одноименному городу.

      – Владимир Голлербах, Андрей Еремин, Федор Лавочкин, Нина Гриневская, – в упоении перечислила тогда Лёка Васе, – и Ольга Аден в боевике…

      – Ну Гриневская-то точно будет первой стоять, – хмыкнул Вася. – Ты забыла, кто ее муж…

      – Приготовились! Кеша, поехал! – загремел Борис в мегафон, после чего прильнул к глазку съемочного аппарата, проверяя, как сцена будет выглядеть на пленке.

      В толпе зевак какая-то старушка, державшая в руке пожелтевший кисейный зонтик от солнца, охнула и сделала такое движение, словно собиралась перекреститься.

      – Ces gens-là me font peur[3], – пожаловалась она по-французски стоявшей с ней рядом седовласой худой даме в пенсне на черном шнурке.

      – Que du bruit! – вздохнула вторая. – Je ne comprends pas pourquoi ils répètent toujours le même. Et la fille a une robe si courte…[4]

      – Son petit chapeau blanc est assez beau quand même[5], – строго заметила старая дама с зонтиком, чтобы оставить последнее слово за собой.

      Лёка поправила свою белую шапочку (которая больше смахивала на панамку с узкими полями) и стала старательно смотреть на волны.

      Шум подъезжающей машины. Хлопает дверца. Шаги.

      – Лёка, поворачивайтесь! – закричал Борис в мегафон. – Держимся серьезно, но не переигрываем! Вот так, хорошо! Репетиция окончена…

      Пирожков шевельнулся на стуле.

      – Можно гримировать? – спросил он, не веря своему счастью.

      – Да, грим, и потом снимаем, – кивнул режиссер. – Руки, руки не забудьте! И вот что: Фома Лукич, шофера тоже загримируйте! Петя, дай-ка мне сценарий… Надо добавить туда пару крупных планов.

      Ассистент раскрыл одну из папок и стал рыться в ней, ища нужные страницы.

      Пирожков усадил Еремина на свой стул и заученными движениями стал наносить на лицо актера желтоватую смесь тона и пудры «рашель № 2», а затем – как требовали условия тогдашних съемок – подчеркнул брови и ресницы, навел темные тени под глазами и накрасил губы.

      Еремин терпел и только стоически улыбался Лёке, которая ждала своей очереди. Подошел шофер Кеша, поглядел на процесс гримировки, к которому никак не мог привыкнуть, несмотря на то, что на съемках находился не первый день, и робко спросил:

      – А может, меня не красить? Вряд ли кто из зрителей на меня смотреть будет…

      – Ежели не красить, – строго ответил Пирожков, – у тебя кожа на пленке будет казаться темно-серой… – И он стал покрывать тоном шею и руки Еремина.

      – Конец первой серии и начало второй, ну! – Борис начал сердиться на ассистента, который никак не мог отыскать нужные страницы.

      – Уже нашел, – бодро отрапортовал Петя, протягивая ему отпечатанные на машинке листы, разлохматившиеся от того, что их то и дело передавали из рук в руки и вносили в них какие-то загадочные пометки.

      Режиссер пробежал глазами строки и карандашом с толстым грифелем стал вписывать в сценарий исправления, одновременно кое-где меняя нумерацию будущих монтажных кусков.

      Сам

3

Эти люди меня пугают (фр.).

4

Сколько шума! Не понимаю, почему они все время повторяют одно и то же. А у девушки такое короткое платье (фр.).

5

Зато ее маленькая белая шляпка довольно милая (фр.).