Дом на краю света. Майкл Каннингем

взглядом, словно я был новым пятном на его рубашке. Я нарушил свое второе правило. От безобидного трепа перешел к самому настоящему вранью.

      – Серьезно? – сказал парень.

      Чувствовалось, что мое сообщение его заинтересовало, но не потрясло. На нем была голубая вылинявшая рубашка и старая кожаная куртка, лохматящаяся на концах рукавов.

      – Да, – сказал я. – Семиклассника. Об этом во всех газетах писали. Он был толстый и немного недоразвитый. Ходил с портфелем и в очках, знаешь, на таком черном эластичном шнурке. Короче, восьмиклассники сразу же стали над ним издеваться. Сначала так, не очень серьезно, и, если бы он вел себя по-умному и не выступал, наверное, им самим бы скоро надоело. Но он был слишком нервный и, чем больше они к нему лезли, тем больше бесился.

      Мы продвинулись в очереди и получили мисочки с зернами кукурузы, вощеные стаканчики с молоком и квадратные песочные пирожные, покрытые желтой сахарной глазурью. Мы сели за один стол, просто потому, что история еще не кончилась. Я рассказывал ее весь ланч, подробно живописуя все новые и новые издевательства, которым подвергали неуклюжего мальчика малолетние садисты: украденные очки; бомба-хлопушка, подложенная в его шкафчик для одежды; дохлая кошка, засунутая ему в портфель, – и бессильный гнев несчастной жертвы. Адам то слушал меня, то начинал разглядывать ребят, сидящих за соседними столиками, с откровенностью человека, убежденного в том, что собственная незначительность превращает его в невидимку. Мы доели макароны, кукурузу и уже принялись за пирожные, когда доведенный до отчаяния очкарик начал мстить, натянув проволоку поперек парковой дорожки, где старшеклассники гоняли на своих забрызганных грязью велосипедах. Он привязал проволоку к стволам деревьев на уровне шеи, но не сумел как следует ее закрепить. Вскоре – дожевывая пирожные, мы шли уже на следующий урок – полиция обнаружила его бездыханное тело в пруду. Его новые очки на эластичном шнурке были на месте.

      Мы втроем подошли к двери нашего с Адамом математического кабинета. (Мы с Адамом договорились посещать как можно больше занятий вместе.) Я закончил рассказ уже на пороге.

      – Да, дела, – сказал незнакомец.

      И все. Больше он ничего не сказал. Только тряхнул головой.

      – Меня зовут Джонатан Главер, – представился я.

      – А меня… меня Бобби Морроу.

      – Адам Бяло… – нерешительно произнес Адам, словно и сам не вполне верил в возможность существования такой фамилии. Это были его первые слова за все время.

      – Еще увидимся, – сказал я.

      – Ага. Да, старик. Увидимся.

      Когда он повернулся, я заметил линялый синий глаз, нашитый сзади на его куртку.

      – Чудной, – сказал Адам.

      – Угу.

      – А я думал, ты всерьез решил больше не врать. Ведь ты поклялся.

      Так оно и было. Мы обменялись клятвами. Я поклялся не выдумывать больше своих историй, а он – не инспектировать без конца свою одежду в поисках несовершенства.

      – Это была сказка. А сказка не