Малахитовое отчаяние. Владимир Апарин

стала дышать ровнее. На руках я держал… ровесницу своей Ба. С ума сойти с человеко-ящером!

      – Почему мы её не чувствуем? – спросил я у него.

      – Она коварна. Умеет маскироваться так, что не заметишь. Наверное, во время обеда.

      – Да! Кошмар! Эта громадная официанточка! – Мне стало жутко, что она могла натворить.

      Ничего, – вяло ответил профессор. Вам ничего. Вы ей даже нужны, если не ошибаюсь…

      – Нет, наверное, не ошибаетесь. Но зачем весь этот цирк с многочисленными убийствами вокруг меня.

      – Это она искала правильное решение.

      – В каком смысле?

      – Ну вы люди сомневаетесь, расстраиваетесь, гадаете и принимаете решения. Она сперва делает, потом оценивает. Путем подбора.

      – Ну это же страшно. Столько жизней за ошибку.

      – Иначе не умеет. Они и вас, людей, изобрели, чтобы решить проблему. Но оставили возможность переиграть.

      – Как это?

      – У вас короткая жизнь, вы быстрее реализуетесь как цивилизация и быстрее выходите к цели. Она в это время в нирване дожидается времени пробуждения. Будим её мы, для этого они культивировали и нас как вид. Теперь мы не нужны ей, потом вы.

      – Ну а цель-то? Цель? В чем смысл?

      – Искусственный интеллект. Разве не понятно? Вы строите все эти компьютеры и программы. Как только появиться возможность и будут достигнуты характеристики, способные сохранять в памяти полный психотип личности, они выйдут на первые роли. И вы им будете не нужны.

      – Совсем?

      – Совсем. Они сами не могут изобрести даже табуретки, потому что всю мощность своего мозга тратят на общение. Я ведь не шучу, – вяло улыбнулся он. – мы тоже, увы, бездари, правда с хорошей памятью.

      – Зачем им всё это?

      – Вечность! Даже их, почти десятка тысячи лет жизни, мало для общения с другими космическими цивилизациями. Таково было условие тех, когда они сюда прилетели много раз.

      – Вы их видели сами.

      – Конечно. Перед войной в сороковом году. Я был на летней практике в поле. Эти сами ко мне подошли, и мы мило так побеседовали. Искали они как раз эту даму.

      – Как они хоть её называли?

      – Это не секрет. Сами такие, как наша дама себя называют хамейцы, а её зовут Зулатра. Даже знаю, как звали её папу, Химттр. Знаете, при произношении много раз надо произносить букву «т», они это любят. Это их отличие. Чем больше «т», тем почетнее обращение. Да вы сами заметили, нам легче управлять людьми, если им надо что-то трудное, твердое, решительное.

      – Да, – покивал я головой.

      – Ну вот видите. Я не вру и максимально с вами откровенен после вашего поступка.

      Он ласково взглянул на спящего ребенка, щечки которого порозовели.

      – Ей лет сто? – шепнул я.

      – Восемьдесят девять.

      – А как её зовут по вашему?

      – Никак, мы не употребляем своих имен, только ваши. Да и вообще мы очень похожи по мышлению.

      – Еще бы, – вздохнул я.

      – Нет, нет. Вы не думайте, агрессивных среди нас почти нет.