Смерть сердца. Элизабет Боуэн

Томаса, она спросила: – Решили с Порцией выпить?

      – Нет, это мой.

      – Ну почему же нельзя поставить стакан на стол? – Она прибавила, погромче: – Порция, прости, что напоминаю, но не пора ли тебе садиться за уроки? Тебе что-нибудь задали? Тогда вечером сможем все вместе сходить в кино.

      – Мне нужно написать сочинение.

      – Дорогая, у тебя как будто нос заложен. Ты не простудилась ли сегодня?

      Порция развернулась, взглянула на Анну – и та осеклась, хотя явно собиралась сказать что-то еще. Сжав губы, вцепившись в ремень, Порция – с горестной решимостью – прошла мимо Анны и вышла за дверь. Анна подошла к двери, убедилась, что она закрыта, и воскликнула:

      – Томас, ты довел ее до слез!

      – Неужели? Кажется, она тоскует по матери.

      – Боже правый! – поразилась Анна. – Но с чего вдруг? Отчего она сейчас-то взялась по ней тосковать?

      – Ты сама говоришь, что я ничего не смыслю в чувствах других людей – откуда же мне знать, что у них эти чувства вызовет?

      – Наверное, ты чем-нибудь ее расстроил.

      Томас, пристально глядя на Анну, сказал:

      – Раз уж на то пошло, это ты меня расстраиваешь.

      – Нет, послушай, – сказала Анна, взяв его за руку, но держа ее на некотором от себя расстоянии. – Она что, действительно тоскует по Ирэн? Ужасно, если это правда. Все равно как если бы в доме завелся тяжелобольной. Но, конечно, тогда мне ее очень жаль. Как бы так еще сделать, чтобы она мне больше нравилась.

      – Или даже полюбить ее.

      – Мой дорогой Томас, никого нельзя полюбить нарочно. И кроме того, неужели ты вправду хочешь, чтобы я ее полюбила? Чтобы жила ей одной, дожидалась ее возвращения? Нет, тебе всего-навсего хочется, чтобы я делала вид, будто люблю ее. Но я совсем не умею делать вид – я гадко обошлась с ней за чаем. На то, правда, были свои причины.

      – Вовсе не обязательно лишний раз мне напоминать, как ты всем этим недовольна.

      – Ладно, в конце концов, она в каком-то смысле – часть тебя, а я ведь за тобой замужем. Кого ни возьми – у всех в семье что-нибудь да не так. Так что, ради бога, не надувайся.

      – Ты сказала, что мы идем в кино? Я не ослышался?

      – Нет, не ослышался.

      – Но почему, Анна, почему? Нам уже которую неделю не сидится на месте.

      Анна, рассеянно трогая жемчуг на шее, ответила:

      – Нельзя же сидеть и ничего не делать.

      – Не вижу в этом ничего плохого.

      – Мы не можем втроем сидеть и ничего не делать. Меня это убивает. Тебе этого, кажется, не понять.

      – Но она же ложится спать в десять.

      – Не ровно в десять, ты же сам знаешь. Терпеть не могу, когда за мной наблюдают. А она за нами – наблюдает.

      – С чего бы ей за нами наблюдать?

      – Я, кажется, знаю с чего. В общем, с ней мы не можем остаться вдвоем.

      – Сегодня – сможем, – сказал Томас. – Точнее, после десяти.

      Пытаясь успокоить ее, он снова протянул руку, но она – сплошной сгусток нервов – увернулась. Уселась