Воронье гнездо. Марика Макей

промямлил я, оборачиваясь к извозчику, – спасибо тебе, Фе…

            Телегу с деревенским парнишкой я не обнаружил. Сзади стоял только мой дорожный, серебристый чемодан, а от экипажа, на котором я прибыл, и след простыл. Я не слышал, как повозка отъезжала, да и, покрутившись на месте, не заметил вдали удаляющийся силуэт. Федька будто испарился.

            «Странно, – подумалось мне. – Всё это очень странно…»

      ***

            Поиски бабушкиного дома продолжались недолго. Шагая по дороге у фермы, я встретил маленькую беловолосую девочку в грязном, выцветшем сарафане и поинтересовался, где живёт Анна Петровна Маршалова. Девчушка оценивающе осмотрела меня, сильно нахмурив брови, но всё же дала подсказку, хоть и в некой специфической для меня манере. Десятилетка – такой возраст я дал ей навскидку – махнула рукой вдоль дороги и буркнула: «Прямо шлёпай, потом направо. Там единственный голубой дом. Не промахнёшься». И говорила она таким тоном, будто всю жизнь только и общалась с дураками, вроде меня. Я скорее ожидал увидеть на лице ребёнка испуг от обращения к ней незнакомца, но встретившими меня эмоциями были раздражение и даже презрение, а во взгляде читалась недетская усталость. Что с этими деревенскими не так?

            Прошлёпав по дороге у фермы, а потом, как подсказала девчушка, свернув направо, я действительно увидел небольшой голубой домишко. Бабушкино жильё располагалось на единственной асфальтированной улице в деревне, но выглядело совсем непрезентабельно. Краска облупилась, наличники на окнах рассохлись и в местах прогнили, а старый фундамент так и грозился рассыпаться. Стало грустно и даже совестно… Сколько лет отец не приезжал к матери? Пять? Десять? Может, все двадцать?

      Пока я глазел на потрёпанный временем дом, не заметил, как бабушка выбежала ко мне навстречу и заключила в объятия. Она была мне чужой, ведь я совсем не знал её, но чувство неловкости тут же улетучилось, как только я почувствовал исходивший от неё аромат свежей выпечки и каких-то специй. В животе предательски заурчало.

      – Ох, мой бедный мальчик! – пролепетала женщина, ощупывая меня и поглаживая по щеке шершавой, старческой рукой. – Ты так долго добирался! А худой какой… – еле слышно пробубнила бабушка себе под нос. – Так и знала, что она их заморит.

      Под словом «она» старушка, видимо, имела в виду маму, а раз в свои семнадцать я был действительно слишком худым, то причиной этого бесспорно являлось недоедание. Что можно было ещё ожидать от типичной бабушки?

      – Похож на отца, – всплакнув, почти беззвучно вставила она. – Волосы так же вьются и чубчик на макушке. Я сразу тебя узнала по каштановой гриве и вздёрнутому носу. Какой же красивый вырос!

      – У отца уже нет кудрей, – улыбнулся я, – вместо них давно лысина. А нос и вовсе…

      – Длинный и прямой, – оборвала бабушка. – Что ж я, по-твоему, сына своего не помню?

      Насколько я знал, ей было около семидесяти, но для такого возраста бабушка выглядела очень свежо. Она не носила