Моя борьба. Книга 1. Прощание. Карл Уве Кнаусгор

я. – Забудь о ней!

      – Так это правда?

      – Нет, – сказал я. – Может быть, был немножко, когда только приехал, в самом начале. Но теперь – нет.

      – Тогда зачем тебе фотография?

      – Этого я не могу сказать.

      Она заплакала.

      – Значит, правда! Ты влюблен в Ингер. Я знаю! Знаю!

      Раз знает Сусанна, то, наверное, знает и Ингер, осенило меня вдруг.

      В голове словно загорелась лампочка. Если знает, то найти к ней подход, наверное, не так уж сложно. Например, я могу на каком-нибудь школьном празднике подойти к ней и пригласить на танец, и она ни о чем не догадается, подумает, что она просто одна из многих. А может быть, даже заинтересуется мной?

      Сусанна, всхлипывая, подошла к секретеру в другом конце комнаты и открыла ящик.

      – Вот тебе твоя фотография, – сказала она. – На, бери! И чтобы я больше тебя здесь не видела!

      Закрыв одной рукой лицо, она другой протянула мне фотографию Ингер. Ее плечи вздрагивали.

      – Это не для меня, – сказал я. – Честное слово. Я не для себя прошу.

      – Чертов говнюк! – сказала она. – Уходи!

      Я взял фотографию.

      – Так между нами, что ли, всё? Мы расстаемся? – сказал я.

      Это было за два года до того ветреного и морозного новогоднего вечера, когда я читал, лежа на кровати, в ожидании начала праздника. Уже два-три месяца спустя у Сусанны появился новый парень. По имени Терье – коротышка, несколько полноватый, он завивал волосы и носил дурацкие усики. Уму непостижимо, как она могла променять меня на такого. Ему, правда, было уже восемнадцать лет, и он даже имел машину, на которой они разъезжали по вечерам и в выходные. Но все же: предпочесть его мне? Коротышку с усиками? В таком случае – ну ее, эту Сусанну! Так я думал тогда и так продолжал думать сейчас, лежа с книгой на кровати. Но теперь я был уже не ребенок, а взрослый, шестнадцатилетний парень, и учился уже не в школе средней ступени в Ве, а в гимназии – Кристиансаннской кафедральной школе.

      Со двора донесся скрежещущий, словно бы ржавый, звук отворяемой гаражной двери, затем стук, когда ее захлопнули, урчание заведенного и работающего вхолостую мотора. Я подошел к окну и постоял перед ним, пока не увидел исчезающие за поворотом красные габаритные огни. Затем я спустился в кухню, поставил чайник, достал кое-что из приготовленных рождественских закусок: ветчину, зельц, колбасу, рулет из баранины, печеночный паштет, нарезал хлеба, принес из гостиной газету, разложил ее на столе и устроился почитать за едой. За окном уже совсем стемнело. Стол под красной скатертью и свечи, горевшие на подоконнике, делали обстановку по-праздничному уютной. Когда вода закипела, я ополоснул кипятком заварной чайник, бросил несколько щепоток чайных листьев и, заливая их дымящимся кипятком, крикнул в пространство:

      – Хочешь чаю, мама?

      Никто не откликнулся.

      Я сел за стол и продолжил трапезу. Немного погодя я взял чайник и налил себе чаю. Темно-коричневая заварка, как растущее дерево, поднималась вдоль белых стенок чашки. Несколько чаинок закружились в струе, остальные черным ковром