Девочки в огне. Робин Вассерман

тебя ненавижу.

      – О нет, ты меня любишь.

      – Размечталась!

      – Брось, Декс. Прости, но ты и сама знаешь, что любишь меня, точно знаешь. Скажи это. Скажи.

      – Не буду.

      – Ты меня любишь, любишь, любишь, любишь, любишь, любишь.

      – Лэйси, отвали.

      – Не отвалю, пока не скажешь.

      – Тогда ты успокоишься?

      – Ни за что!

      Я помедлила, мысленно проговаривая слова, пробуя их на языке, отливая в подходящую форму, беззаботную и непринужденную.

      – Ладно. Я тебя люблю. Хоть ты и сексуально озабоченная.

      Она не успокоилась.

* * *

      Я без вопросов понимала, что из комнаты лучше не выходить, но Лэйси заснула, а ванная находилась дальше по коридору, и я не видела ничего плохого в том, чтобы пойти на голоса, без труда ориентируясь в темноте, поскольку дом повторял наш. Я точно знала, на сколько ступенек можно потихоньку спуститься, не будучи замеченной.

      Мужчина, которого Лэйси называла Ублюдком, оказался ниже ростом и стройнее, чем я представляла, у него были очки в тонкой оправе и неожиданно седые волосы. Мать Лэйси стояла перед ним на коленях в белом лифчике и трусах, сцепив пальцы и устремив взгляд на черные туфли Ублюдка.

      – Боже, прости меня… – говорила она.

      – За то, что я напилась, – подсказывал он.

      – …За то, что я напилась. За то, что проявила слабость. За…

      – За то, что поддалась искушениям своего распутного прошлого.

      – За то, что поддалась искушениям.

      Он грубо пнул ее носком туфли в живот.

      – …Искушениям своего распутного прошлого, – поправилась она.

      Мне казалось, я вижу по телевизору сцену из фильма.

      Мать Лэйси плакала. Где-то за моей спиной ей вторил младенец.

      Она попыталась встать, но Ублюдок двумя пальцами нажал ей на плечо и покачал головой. Она вновь опустилась на колени.

      Ребенок заходился в плаче, и даже я ощутила ее, эту боль – провозвестницу моего материнского будущего, первобытный призыв: успокой его, убаюкай, спаси.

      – Я ему нужна, – пробормотала мать Лэйси.

      – Раньше надо было думать. – Голос его звучал так невозмутимо, так рассудительно, будто они вдвоем сидели за столом и обсуждали долг по кредитной карте. – Ты не испортишь моего сына, как испортила свою дочь, – сказал он.

      Она кивнула.

      – Повтори.

      – С Джеймсом-младшим я буду больше стараться.

      – Ты начнешь уважать себя.

      – Я начну…

      – Больше никакой дряни.

      – Больше никакой…

      Ребенок плакал.

      Тут я почувствовала прикосновение к плечу, достаточно легкое, чтобы не вздрогнуть, а может, я не вздрогнула, потому что ощутила присутствие Лэйси.

      – Из дома можно выйти через кухню, – прошептала Лэйси безо всякой необходимости, потому что в наших домах все было устроено одинаково, в том числе и черный ход. Я первой скользнула во тьму; любые звуки перекрывал все усиливавшийся плач ребенка, и мне пришлось подавить порыв вернуться за ним и увезти