Девочки в огне. Робин Вассерман

письмо из школы, – сообщил в тот день папа, когда я вернулась домой.

      Обычно к моему приходу после уроков он был дома: либо в данный момент не работал, либо работа «не требовала постоянного присутствия». Разумеется, отец вкладывал в эту формулировку более гибкий смысл, чем его наниматели, но они не торопились его поправлять. «Ты удивишься, – любил объяснять мне папа, – но большинство людей стремятся до последнего избегать конфронтации, особенно если человек им по душе». Призвание Джимми Декстера заключалось в том, чтобы быть человеком, который всем по душе.

      Открывая «откровенное обсуждение», рекомендованное в письме, папа начал:

      – Ханна… – и смолк.

      По-видимому, вступление предполагало продолжение: «Хочешь поговорить об этом?», но поскольку в доме Декстеров «говорить об этом» было не принято, а в данном случае мне хотелось говорить еще меньше обычного, я ответила:

      – Пойду телик посмотрю.

      Он заметил:

      – Ты слишком много смотришь телевизор, – после чего устроился рядом со мной на диване с пачкой печенья «Орео» и двумя стаканами молока. Мы посмотрели теле игры «Пирамида» и «Пароль», потом шоу Джерри Спрингера, а дальше домой вернулась мама и с натянутой улыбкой, едва маскирующей раздражение, предложила нам перестать тупить. Не знаю, показал он ей письмо или нет, но она его ни разу не упомянула.

      Каждого старшеклассника заставили хотя бы раз встретиться со школьным психологом, оценивавшим уровень наших страданий по десятибалльной шкале; инициатором, как я теперь догадываюсь, выступила страховая компания школьного округа, потому что отец девушки Крэйга был юристом, и отсутствие как минимум жесткого прессинга в сфере психогигиены могло запросто обернуться судебным иском. Моя встреча с психологом состоялась спустя несколько недель после гибели Крэйга, в одно из «окон», зарезервированных для ничтожеств вроде меня (девушка Крэйга явилась уже на следующее утро после и выгадала на своем безутешном горе двухнедельные каникулы). Все ограничилось обычной формальностью. Снятся ли мне кошмары? Бывает ли, что я не в силах справиться с приступом рыданий? Или не могу сосредоточиться на школьных занятиях? Требуются ли мне помощь или консультации? Счастлива ли я?

      – Нет, нет, нет, нет, – твердила я и, поскольку говорить правду школьному психологу не имело смысла, на последний вопрос ответила: – Да.

      – Что тебя больше всего тревожит в связи с его смертью? – спросил психолог, пытаясь незаметно промокнуть потные подмышки.

      У доктора Джилла не было своего кабинета, только оранжевый ящик из-под молочной тары с папками, который он таскал по всему округу, устраиваясь за свободными чужими столами или в кладовке на перевернутой мусорной корзинке. Из-за этого – а может, из-за дурацкой накладки из волос, бархатистого голоса и кукол, которые он всегда носил с собой, неизменно готовый спросить: «Он трогал тебя здесь? А здесь?», – обычно мы держали его