Зорох. Артур Иванович Жейнов

Мне страшно, Акрон.

      – Ах да, конечно… – пробормотал Акрон, возвращаясь. – Ведь я не один…– вспомнил он. – Ведь мы вместе… Ведь мы всегда были вместе…Я не оставлю тебя…– твердил он, покачиваясь на нетвердых ногах. – Я никогда не брошу тебя, брат. – И, схватив Нирона под руки, он потащил его за собой. Тащил его за шкирку, тянул за рукава, и даже пытался взвалить на спину, но за весь день, они вряд ли одолели и пол круга. Шалаш больше не показывался.

      Ни тащить брата, ни идти самому сил больше не было. Нирон уснул, Акрон стал бить его по щекам, но он не просыпался. «Он больше не откроет глаз, – подумал Акрон. – Скоро сердце его остынет, но ему уже тепло. Гораздо теплее, чем мне». Он еще попробовал разбудить брата, растерев ему лицо, но это не помогло. Акрон лег рядом и стал смотреть на беспросветно-серое небо. «Может быть так даже и лучше, – решил он. – Великая судьба… Предназначение… Объединять, разъединять – какая разница? Все повторяется заново. Все это никому не надо. Охайра говорила, что все это ни для чего. Судьбы людей, и судьбы целых народов, это просто камни, которые катятся с горы. Катятся себе и катятся. Можно просто встать в сторонке и смотреть. Катятся себе и катятся. А зачем катятся?.. а почему? А потому что вниз… Какой простой ответ. Как все оказывается просто в смерти…»

      Мысли стали вялыми, серыми, как небо. Тягучими ручьями они медленно стекали с гор, и соединялись в стоячей реке. Дальше течь им было некуда. Они останавливались, согревались, веки Акрона сомкнулись и окаменели, наполняясь теплом этих тягучих ручейков.

      Его разбудил запах жареного мяса. Он больше не чувствовал холода. Рука была сжата в кулак, он разжал его, и пальцы послушались. Веки стали легкими, как крылья бабочки, он легко раскрыл глаза, и перед лицом вспыхнуло пламя костра – синие, алые языки, и раскаленные оранжевые угли.

      Акрон протянул руку и взял уголек. Был уверен, что ничего не почувствует, но уголь обжог пальцы, и он выронил его. Теперь Акрон знал, что не спит, и что по какой-то причине все еще жив.

      Глаза постепенно привыкли к свету, и он понял, что находится в шалаше. Он был раздет до пояса и укрыт собственной шубой, и еще какой-то шкурой, большой и тяжелой.

      На противоположной стороне от входа были широкие деревянные сани, возле ног Акрона, недалеко от огня обсыхали его сапоги, рядом с ними белые, из козьего меха, сапоги Нирона. Только вспомнил о брате, как в темноте, с той стороны костра, что-то пошевелилось. Акрон увидел голую руку Нирона, а потом и голову; брат засопел, и перевернулся набок, лицом к стенке шалаша.

      «Живы, – промелькнула радостная мысль. – Кажется, мы оба живы». И как-то незаметно, с приходом «ощущения жизни», пришло и неудержимое чувство голода.

      Акрон увидел коптящееся над огнем мясо. На деревянных крюках болтались потроха и нога, то ли горного барана, то ли козла. Он пригляделся и увидел аккуратное копытце, и обугленную шерсть на том месте, где кончалась кость и начиналась кожа. Это был козел. Мясо давно приготовилось, оно потемнело, и жир уже не капал на угли.

      Акрон