Одесские хроники. Игорь Середенко

как же душа?

      – А вот душа настрадается, это ее главное и единственное свойство – страдание, – после минутной паузы, в процессе которой каждый думал о своем, он сказал: – а не сыграть ли нам партию, напоследок.

      – И то верно, последнюю, – согласился Андрей Степанович.

      – Где они?

      – Там, на подоконнике, за занавеской.

      Борис Петрович взял доску, подошел к кровати.

      – Ну, двигайся.

      – Зачем, мне и так удобно.

      – Хочу лечь с тобой рядом. Вместе жили, вместе играли, может, и умрем вместе.

      Андрей Степанович посмотрел на друга с взглядом, который появляется между друзьями, когда они понимают друг друга без лишних слов.

      Он пододвинулся, а Борис лег рядом, раскрыл доску, высыпав фигуры, и установил ее одной стороной на своей груди, а другой – на груди Андрея. Расставив шахматные фигуры, они стали играть, не раз ловя себя на мысли, что эту партию они уже когда-то играли.

      Обменявшись пешками, а потом слоном на коня, Борис Петрович сказал:

      – Расскажи о нашей жизни ему.

      Рука Андрея Степановича зависла над шахматной доской, а взгляд пары туманных глаз невольно покосился в сторону Бориса.

      – И ты туда же.

      – Что поделаешь, я ведь тоже человек. Жить на земле и не страдать – невозможно. А мне так это надоело, мочи нет.

      В этот момент тихонько открылась дверь и вошла Люба. Этим партия и кончилась. Налетев, как птица, защищавшая свое гнездо, она прогнала Бориса Петровича, но интересную шахматную позицию друзьям все же удалось сохранить, хоть доска с расставленными на ней фигурами тихо и плавно переместилась на секретер. Друзья расстались, как джентльмены: отдав должное сильной позиции противника, но в мыслях сохранили преимущество комбинации за собой, в надежде разгромить соперника завтра.

      Но завтра этому матчу не суждено было завершиться, так как ночью Андрею Степановичу стало тесно в груди, потом появился жар и нестерпимая боль. Когда перепуганные и полусонные соседи вызвали скорую, больной уже ничего не чувствовал. Так, в беспамятстве, его тело унесли на носилках. Все пять дней, в течение которых лучшие врачи Еврейской больницы Одессы боролись со смертью, все жильцы коммунальной квартиры, где проживало восемь соседей в шести раздельных комнатах, думали о счастливом Андрее Степановиче, фантазируя его встречу с Богом и каждый представлял, как о нем рассказывал избранник Бога, перечисляя все его хорошие стороны, вспоминая все земные муки души.

      «Клиническая смерть?» – так сказал молодой доктор, привезший на машине скорой помощи возвратившегося с того света Андрея Степановича.

      – Теперь ему нужен покой, – сказал он на прощание.

      В комнате столпились все. Пришла даже Арина Семеновна, не выдержав своего годичного заточения. Выйдя из своей скромной кельи, она, глядя на Людмилу, державшую на груди библию, твердо заявила:

      – Следующей буду я! Он мне приснился этой ночью.

      Никто не придал ее словам значения, ведь все взгляды и мысли были направлены в сторону Андрея Степановича, лежащего