Одесские хроники. Игорь Середенко

Что же тогда?

      – Это возрастное, – спокойно сказала она.

      – Не понял.

      – Какая тебе разница… Ты только в школе пропадаешь, с учениками, с железками…

      Ее голос внезапно надорвался и затих.

      Странно, но теперь я вновь почувствовал, что это со мной уже было. Мне показалось, что все это я уже переживал. Тоже нежное волнение, обида, жалость, желание обладать и невозможность что-либо изменить.

      – Что сказал доктор? – спросил я.

      – Иди к черту! – внезапно вырвалось у нее.

      – Но ты можешь сказать? – повысив голос, настаивал я.

      Она внезапно распахнула одеяло, откинув его на меня, и села на кровати. Она была в ночной белой рубашке. Утренние лучи уже проникали в комнату, очерчивая тонкие линии ее тела. Несмотря на ее возраст, она казалась мне все еще молодой и сильной. Но глядя на ее полуобнаженную фигуру, после ее слов, мне она показалась какой-то утомленной, несчастной, словно вся ее прошлая жизнь высосала из нее все соки, оставив лишь согнутый скелет. На голове у нее была шерстяная шапочка.

      – Врач сказал, что это климакс. Тебе это о чем-то говорит? – спросила она, с каким-то легким раздражением в голосе, заранее зная ответ.

      – Ну, – я задумался, но кроме физических терминов я ничего не припомнил. – Кажется это… – начал я неуверенно.

      – Это генетические изменения, которые происходят с женщиной в определенный период, – пояснила она раздраженным голосом. – Так что ты ко мне не приставай больше.

      – Но ведь это проходит, раз в определенный период, – и тут я вновь обратил внимание на ее шапочку.

      «Странно, зачем это она надела ее в кровати», – подумал я.

      Она быстро вскочила на ноги, словно я нанес ей тяжелое оскорбление. Мне показалось, что я видел наполненные слезами глаза. Не успел разглядеть, она опустила голову.

      Я тоже поднялся, подошел к старому креслу и тяжело опустился в него, словно уже и не собирался с него когда-либо вставать.

      Она все так же стояла у кровати, в тоненьком ночном платье, босиком, худенькая, тело ее немного содрогалось, словно осенние листья, дрожащие от наступления холодной осени. Она приподняла голову, и я увидел на ее бледном лице следы от ползущих слез.

      – Ты, наверное, заметил, что моя голова вот уже как месяц покрыта этой шапкой, – проговорила она, еле сдерживая нахлынувшие на нее чувства какой-то обиды.

      – Я подумал, что тебе холодно, ведь у нас нет отопления, и ты мне так и сказала месяц назад, – пояснил я, – и потом, ты в ней такая красивая.

      – Вот, можешь полюбоваться, – и она сняла шапку, потом повернулась спиной, чтобы я смог разглядеть.

      Два больших белых пятна я увидел в том месте, где когда-то были роскошные шелковистые черные волосы, которые, казалось, никогда не будут тронуты сединой – этой тенью старости.

      Показав эти две лысины, белеющие в ее волосах, она быстро вышла из комнаты и закрылась в ванной, где в последнее время проводила по многу часов.

      Я не помню, сколько времени сидел в кресле, приросшим к нему своим телом. Меня разбудил ее голос, она была