Исправление жизни. Виталий Павлович Митропольский

неугасимой

      В канун

      Последнего Суда…

      Господь воззвал

      Как Вседержитель…

      Последний Ангел-небожитель

      Исполнен горького стыда…

      Текут бескрайние года,

      Уходят древние народы,

      В избытке ветреной свободы

      Себя не вспомнив никогда…

      Бабочка в Вине

      «Вообще-то, братцы мои, я рос настоящим жиганом. Пить, курить и говорить начал одновременно. Родители мои, очень уважаемые люди, стыдились такого сына с самого его рождения. Они любили друг друга как Дафнис и Хлоя, а может Амур и Психея, не помню, не в этом суть…

      Главное и основное в том, что дети им были не нужны. Их интересовал сам процесс, а не результат. Это не пошлость и не оскорбление, викторианские леди и джентльмены, всего лишь констатация факта. Процесс воспитания их тоже вдохновлял. И они воспитывали меня с утра до вечера, изумляясь моей живучести. Потом они устали, и отдали меня бабушке, которая плакала ночами, причитая по-хохляцки: «Шо зробылы з хлопцем». Она любила меня без памяти, ненавязчиво и бдительно. Я же в ней души не чаял. Когда она умерла, большего горя у меня не было…

      Началась моя взрослая жизнь. Армия с ее паранормальными отношениями землячества и дедовщины. Институт с его двойной моралью наушничества и доносительства. Аспирантура – очаг зависти и подстрекательства. Это было время начала конца социализма, извращенного по недомыслию.

      Я любил и был любим. Жениться не хотел, но женился. По любви, большой и настоящей. Но не выдержал такого испытания и пропал. Окончательно и бесповоротно. В этом моя история.»

      (Из дневника А.И. Дерюгина, врача-психиатра)

      «Александр Иванович, к вам, дама», – белоснежная и миловидная медсестра Олечка настежь открыла дверь кабинета, пропуская вперед какое-то бесполое существо в джинсах и свитере с плоской грудью и узкими бедрами.

      «Вы знаете, доктор, я хочу убить свою дочь» – сразу, с порога, как только закрылась дверь за белоснежной Олечкой, выпалила мне «она», женщина-мальчик, со впалой грудью и несуществующими бедрами.

      Я налил ей воды из фильтра-кувшина, стоявшего на столе среди кипы сросшихся друг с другом бумаг, и осторожно сказал: «Садитесь. И начните все по порядку. Имя, отчество, фамилия…»

      Никакой дочери у нее, конечно, не было. Существовало нечеткое множество фракталов – «размытых» во времени личностей, связанных единым сценарием.

      Заболевание прогрессировало, затрагивая глубинные слои подсознания, вычерпывая оттуда «гнойники» прошлого, ужасающего своей обыденностью неискушенного наблюдателя драмы души, истерзанной до дна…

      В последнее время таких больных у меня стало много. У всех наблюдалась склонность к суициду. Почти всех я пытался вылечить. Результат нулевой.

      Суггестия, психоанализ, транквилизаторы давали некоторое облегчение страданий, затем глубокая депрессия, апатия, полная амнезия, растительное существование, попытка суицида, внезапная и беспричинная смерть.

      Неудачи закалили меня, но не дали понимания. Почему родовой сценарий всесилен, и