Синкопа. Анатолий Головков

не суждено, хоть моли, хоть молчи, хоть кричи.

      «Дом с крылечком и вода…»

      Отцу

      Дом с крылечком и вода

      в зябкой луже у колодца

      возвращают нас туда,

      где не сразу узнаётся

      санитарная беда.

      Божьим снегом между рам

      называли в блестках вату,

      мама мыла рамы там

      и носила хлеб солдатам.

      Листья липли к сапогам.

      Мама мыла раны вам,

      тем, кто пуще злой неволи

      в пулеметный ураган

      ненавидел снег и поле,

      дым с разлукой пополам.

      Но зато, когда в ненастье,

      с колбой, как из-под земли,

      возникала мама Настя,

      неразбавленное счастье

      вы глотали, как могли.

      Аквамарин

      Кому Россия не чужбина,

      но крест, молитва и слеза,

      и под прицелом карабина

      своей судьбе глядит в глаза.

      Но лишь за то, что на восходе

      сражался маленький отряд,

      его к пожизненной свободе

      приговорят, приговорят.

      То крик привидится дельфиний,

      то снов застывший стеарин.

      Со мною свет спокойно-синий

      и камень твой – аквамарин.

      Кольцо трамвая, круг неволи,

      больничный, сумрачный режим:

      не дай вам Бог попасть на поле,

      где мы под минами лежим.

      Не дай вам Бог сойти с перрона,

      когда прощались навсегда.

      Замкнет тебя родная зона,

      и провода, и провода.

      На перевале, на погрузке,

      под крик Савёловских ворон

      ты не захочешь петь по-русски —

      приговорен, приговорен.

      «Мы так долго в сети танцевали…»

      Мы так долго в сети танцевали,

      на клинке ледяного ножа,

      на чужом чердаке, сеновале,

      сомневаясь, спеша и дрожа.

      Ни фонарь на неверном перроне,

      ни в окурках слепой водосток

      даже слова о нас не проронят:

      истекли и терпенье, и срок.

      В глупом чате, в чаду, в укоризне,

      приговор ожидаю любой:

      не узнать тебя в следующей жизни

      или встретиться снова с тобой.

      Lacrimosa

      Плачут ветры или дети. То ли скрип небесных сосен,

      то ли ржавые качели их тревожат, бой часов.

      Лифта сетчатые клети застревают, ночь и осень

      понемногу отдаляют перекличку голосов.

      Нас ведет полифония по спирали и по кругу,

      за границу мутных стекол, на чужие этажи,

      здесь когда-то пели птицы в приоткрытую фрамугу

      и шептались аониды, а сегодня ни души.

      Значит это не напрасно, для сомнений есть причины,

      репетицией пожара здесь не ведает никто.

      Я скажу тебе точнее, плачут взрослые мужчины,

      если женщины уходят, позабыв надеть пальто.

      Переждем, пока аккорды разрушают