А утром пришел Фо…. Горос

ремень.

      – Не Жека, а товарищ старший сержант! И пуговку верхнюю на кителе застегните! Вы что, рядовой, по возвращении в часть хотите на гауптвахту попасть за нарушение формы одежды? Так я вам устрою!

      Улыбка исчезла с лица Трошникова. Провин по-отечески одернул на нем форму, сам застегнул ему пуговку и погрозил пальцем:

      – Чтобы я больше такого не видел!

      Взгляд помначкара скользнул по остальным, видимо, ища, к кому бы еще придраться, и остановился на Драпко. Эдик вызывающе вскинул подбородок, мол, «ну давай, предъяви мне что-нибудь!» Драпко был счастливым обладателем такого могучего торса, что Провин «предъявить» не рискнул – отвел глаза, повернулся и с надменным видом зашагал в караулку. Все-таки Эдика он до сих пор побаивался – помнил его кулаки с тех времен, когда еще был рядовым.

      – Вот урод! – зло сказал Антон Трошников, снова расстегивая пуговицу и ослабляя ремень. – Меньше полугода как замкомвзвода, а выпендривается, будто командир части!..

      Внутри караулки с мокрыми тряпками блуждали угрюмые солдаты сменяющегося караула – наводили порядок, готовя помещение к сдаче.

      – Здорово, мужики! – воскликнул Трошников.

      По нам скользнули равнодушные взгляды, и грязные тряпки снова заелозили по полу.

      – Э, Витюха, ты че такой вялый? Тебя словно всю ночь по сопкам гоняли в полном снаряжении…

      Трошников тронул за плечо одного из надраивающих пол, но тот нервно сбросил его руку:

      – Отвали!.. Антон, отвали, я сказал!

      – Витек, что случилось-то?

      Тот взглянул на Трошникова красными от бессонницы глазами. Видимо, хотел что-то ответить – явно резкое, но промолчал. Сказал лишь: «Удачно вам откараулить, пацаны», – и снова уставился в пол. Антон пожал плечами и вернулся к нам.

      – Видать, прав был начкар. Странные они сегодня какие-то…

      Шурович с Роганиным, гремя баком, скрылись в столовой, и вскоре оттуда раздался крик:

      – Новый караул, хавать!

      – Ну что, пойдем пожрем, что ли? – сказал Антон. – Скоро мне на пост.

      Помещение, гордо именовавшееся «столовая», представляло собой маленький закуток пять на пять с электропечкой и двумя квадратными столами. На хавчик, как обычно, был овес.

      – Звереныш, как ты можешь это жрать? – воскликнул Трошников, заметив, как я уплетаю ужин.

      – А ты что, можешь предложить лучше?

      – Лично меня от одного вида наизнанку выворачивает… – Антон с отвращением отодвинул тарелку.

      – Но надо же что-то есть, – ответил я, продолжая невозмутимо ковырять ложкой склизкую кашу. – Ты просто не думай об овсе как о дерьме. Тут все дело в самовнушении…

      – Ой, только не надо опять своей дебильной философией вгружать. Один хрен, о чем ни думай, дерьмо останется дерьмом. И я его жрать не буду!

      – Да ладно тебе. Вон на Быка посмотри. Он же хавает, и ничего…

      Я кивнул на Цыбина, который ложкой интенсивно загружал овес в свое ненасытное хлебало.

      – Быку