Берёзовый апокалипсис. Геннадий Копытов

создалось впечатление, что она специально приходит на стадион, надеясь, что я приду туда же. Мы никогда не договаривались о встрече (она стеснялась, а мне было не обязательно, безразлично). Просто, около двенадцати, я заходил на стадион, а она уже была там. Кажется, я ей нравился. Она мне тоже немножко.

      Мне было, отчего-то, скучно в этой очереди. В прошлом году я познакомился в лагере с двумя разбитными чудаками из Москвы. Мы приловчились пить «портвейн» местного разлива и курить «Приму» в лесу за территорией лагеря. Прятали от вожатого спички, сигареты и бутылки. В общем – блатная романтика.

      А в этом году такая степенность меня угнетала. Маска была, явно, не по мне.

      Некая Женя Лопатько, морочившая в начале смены голову Мишке Строгову, предпочла вдруг деревенского молодца. Какой-то нонсенс! Спортивного крепыша, отличника променять на прокуренного, заспиртованного погонщика совхозных мулов!?

      Все свое раздражение я выместил на Евгении. При каждой встрече выливал на нее помойное ведро грязных ругательств. Мною использовались следующие термины и словосочетания: шлюха, шалава, с вонючим трактористом по кустам валяешься, с мерином совокупляешься и т. д.

      Честно говоря, спустя семнадцать лет и сейчас краска заливает мне лицо, мне стыдно за ту травлю. Но прошу учесть: я не был пай-мальчиком, а даже скорее член подростковой дворовой шайки. В общем, этакий гаденыш…

      Но именно в это время я уже строчил рассказики, морща лобик и бровки, и что-то пытался анализировать и сочинять. Странно – все это как-то уживалось во мне одновременно, и не конфликтовало…

      Даром мне это не прошло. После вечерней линейки, из беседки, я наблюдал как на карусели мальчишки лапают девчонок. Заскакивают на ходу в сектор позади них и зажимают, стараясь ничего не пропустить – обычное вечернее пионерское занятие.

      Карусель представляла собой трехметровый деревянный диск на заглубленной оси. Платформа (площадка) диска была разбита на сектора радиальными поручнями из труб. Вот на этакой конструкции и маялись дурью школьники.

      Я тоже частенько участвовал в этой игре. И всем участникам она, похоже, нравилась. Девочки хоть и визжали и для вида отбивались, но совсем не уходили.

      Я думал, глядя на карусель: «А вот, если сейчас придет Рита, я запрыгну позади нее?»

      Но Рита на карусель вечером не ходила. Наверное, взяла в библиотеке новую книжку и читала в палате.

      Во мне боролись многие чувства: распущенность и стеснительность, слишком идеалистическое отношение к девочкам и полное презрение к ним. Причем это были два пограничных состояния к одному и тому же объекту.

      Например: мне нравилась девочка из класса, при встрече у меня холодели руки, заплетался язык, путались мысли, а потом, когда она стала «не против дружить» со мной – осталось одно пренебрежение и сознание какой-то власти над ней. Девочки, которые признавались мне в любви, писали записочки, быстренько смещались