Берёзовый апокалипсис. Геннадий Копытов

o

          О детях, но не для детей.

                      Друзьям и недругам детства…

                      «Травы детства пахнут сладко-сладко,

                      Остаётся горечь на губах…»

                      Демидов В.

      В мае, я кое-как закончил седьмой класс и готовился к отправке в пионерский лагерь.

      Мне было 14 лет, и я каждое лето, вот уже 12 раз подряд собирался туда…

      Мать воспитывала нас с сестрой без отца, так как, тот находился в постоянных «отсидках», и чтобы хоть как-то отдохнуть, она сплавляла нас в пионерский лагерь каждый год, иногда на все лето.

      Я знаю, что для многих детей летний лагерь – это беда, для меня наоборот – безмерное удовольствие, счастливая жизненная необходимость и значительная часть моего мировосприятия, впитанного мною «живяху в лесе». Всю зиму я ждал, видел его во сне. Когда был еще в старшей группе детского сада, во всех замороженных стеклах, в самом хаосе морозных разводов, я вдруг узнавал знакомую опушку соснового бора или мрачную дорогу в ельнике. Когда подрос, в 4—5 классах, рисовал неуклюжие пейзажи – все те же поляны и лесные дороги – во всех своих альбомах.

      Пионерлагерь «Березка» состоял из двух частей. Северной – примыкающей к мрачному ельнику – там были детские дачи, и южной части, в которой находился собственно пионерлагерь. Южная часть территории выходила воротами на дорогу, ведущую к поселку Архангельский, западная часть – врезалась в березовую рощу. С востока лагерь и детские дачи, прикрывала серая стена смешанного леса.

      Впервые я попал в пионерский лагерь (ясельные дачи), когда мне стукнуло аж год и и три месяца, все по той же причине – отсутствие папашиной заботы и крайняя бедность нашей семьи. Чтобы как-то нас накормить матери нужно было постоянно работать. Когда я родился, то уже втроем на пособие «по уходу» выжить было невозможно, а папины квитанции, «из мест л.», с переводом алиментов то на 1 рубль 38 копеек, то аж на 6 рублей (единственный раз) семейный бюджет не спасали. В три месяца я пошел по рукам родственников по отцовской линии Соколовых. Их развалюха была напротив завода и в обед мать прибегала кормить меня грудью…

      Путевки в лагерь мамка получала в заводском профкоме льготные, как мать-одиночка (когда мне было восемь лет – родители развелись), а иногда вообще бесплатные, ко всему прочему она ежегодно побеждала во всяких соцсоревнованиях, была передовиком производства, приносила разные грамоты и медали, в которые, почему-то, не давала нам играть.

      Так, что нас было проще, дешевле и спокойней отправить в пионерлагерь. Правда была еще в соседнем подъезде комната школьника от ЖЭУ, и там тоже организовывался бесплатный городской лагерь с кормежкой и кружковскими мероприятиями. Но вечером опять: дом, телевизор, курение, карты «под мелочь» в подвале и прочий досуг пионера. А городская вонь и пылища разве сравнятся с нашей березовой рощей?!

      Я обожал пионерский лагерь. До сих пор вспоминаю нежных воспитателей и нянечек на детских дачах…

      Мне было годика четыре. В группу к нам пришла удивительная воспитательница – лет девятнадцати-двадцати – Лариса Сергеевна. Красивее ее не было никого в мире. Все мальчишки были в нее влюблены, а она жестоко изменяла нам: каждый день к ней приходил местный механизатор, из поселка Архангельский, в десантной тельняшке – здоровенный колхозник. Говорили, в мае он вернулся из армии.

      После завтрака Лариса водила нас в лес. Они с десантником сидели на бревне, а мы – малыши слушали рассказы ее жениха на одеяле.

      Он складно заливал нам про прыжки с парашютом, про стрельбу из автомата и т. д. А один раз принес, украденную в армии ракетницу и бабахнул вверх красной ракетой. Другой раз поджег сигнальный патрон. он горел ослепительным фиолетовым пламенем, рассыпая жгучие искры. Конечно же все эти прелести: и стремительно взлетающая между белесых стволов рыжая колючая звезда, и маслянистый бенгальский факел – заворожили нас, но не отвернули от главного. Мы-то понимали, что колхозник подмазывается к нам, чтобы отнять у нас Ларису Сергеевну… Мы ненавидели полосатого колхозника.

      Однажды загорелась столовая. Было около пяти часов утра. Лариса Сергеевна вместе с нянечкой вывела нас сонных и напуганных малышей на улицу, подальше от дач, вынесли наши чемоданчики. Боялись, что огонь перебросится на другие домики. Мы хоть и дрожали, сидя на чемоданах, и сильно поначалу перепугались, но потом радовались, глупенькие, необычному костру.

      Рядом со столовой, с западной стороны, росла березка. Она вся обгорела. Лет пять после пожара листья не росли на ней, потом все-таки пошли мелкие и желтоватые, а потом березка совсем поправилась, но ветки со стороны столовой все подгнили и опали, а росли только одной стороной – от столовой. Стала березка однобокая.

      Столовая, собранная из фанерных щитов, полыхала лихо и долго, все никак не догорала. Красная пожарная машина, бампером, завалила последнюю не догоревшую стену, и вверх взлетели миллионы