Беги, Люба, беги!. Лариса Анатольевна Ильина

сердито ответила Зинаида Никитична. И выдержала паузу в пару секунд. – Но вот если по лестнице быстро поднимуся, особенно если ночь любви уже начинается…

      Фонендоскоп едва не выпал из моих ослабевших рук, а брови Жанны вылезли на лоб. Я откинулась к спинке стула, изумленно разглядывая разговорчивую пенсионерку.

      – Что, извините, начинается?

      – Ночь любви, – с чувством повторила бабушка и удивилась: – Вы разве не знаете?

      Мы с Жанной в который раз переглянулись и дружно покачали головами. Во взгляде Зинаиды Никитичны появилась жалость, густо перемешанная с презрением.

      – Да что вы! По седьмой программе после новостей идет… Телевизора, что ли, нету? «Ночь любви»… ну про Эльхуцию… Там сестра у неё с ногой… Которая всё отомстить хотела…

      Увидев мои вытаращенные глаза, Жанна плавно задвинулась за монитор, ткнулась лбом в клавиатуру и затряслась от беззвучного смеха. Мне прятаться было некуда. Я была застигнута врасплох и безжалостно смята железными гусеницами любовного мексиканского сериала. Честно выслушав сюжет первых шестидесяти трех серий, я жалко спасовала и готова была уже выбросить белый флаг, но тут на помощь пришла отсидевшаяся за монитором Жанна.

      – Так, Зинаида Никитична… измерим-ка давленьице…

      Шустро выбравшись из-за стола, сестра ловко спеленала старушку тонометром. Та, отвлёкшись на затейливую штуковину, сбилась с темы и умолкла. Послав сестре благодарный взгляд, я вытерла дрожащей рукой пот со лба и потянулась к бланкам рецептов. Меня страшно подмывало выписать говорливой пациентке хорошего слабительного, в расчете на то, что у неё останется гораздо меньше времени на просмотр всякой ерунды. Но профессиональный долг взял верх над эмоциями. Не давая больше бабушке раскрыть рта, я протянула ей рецепт и срывающимся голосом взвыла:

      – Следующий, пожалуйста!

      Следующий, он же последний сегодняшний пациент оказался умопомрачительным шатеном с васильковыми глазами и мускулистой грацией дикой кошки. Увидев его, Жанна мурлыкнула что-то нечленораздельное и снова плавно уехала за монитор. Я осталась один на один с неземной красотой и пламенным взглядом, пронизывающим от бровей до самых пяток.

      – На что жалуетесь… Максим Андреевич?

      – На сердце… – проникновенно выдохнул Максим Андреевич, не отрывая глаз от моего лица.

      – Что ж, посмотрим. Расстегните рубашку.

      Пациент повиновался с некоторой излишней поспешностью. Не сводя с меня горящего взора, он ловко дёрнул замшевую планку. Сухо звякнули металлические кнопочки зелёного джемпера, и глазам предстало великолепное зрелище. Мускулатура приятно поражала качеством, для достижения которого явно было приложено немало усилий.

      «Для нас нет мужчин и женщин… – торопливо повторила я про себя любимую присказку профессора из института. – Для нас есть только пациенты!»

      – Только пациенты… – тихо пробормотала я, слушая четкий ритм здоровейшего сердца.

      Тут Максим Андреевич принялся тяжко вздыхать. Я подняла голову,