Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 3. Часть 5. За Великой Китайской стеной. Евгений Бажанов

гимнастерки. Необычны цвета и покрой одежды, смешные, детские лица военных. Все вроде кукольное, ненастоящее.

      Минут через пятнадцать прибываем на китайскую пограничную станцию Маньчжурия. Она освещена яркими, разноцветными огнями, все очень аккуратно и красиво. Контраст с Забайкальском.

      Появляются пограничники. Улыбаются, спрашивают, как здоровье. Просят заполнить анкеты, которые с паспортами забирают. Входим в зал ожидания. Он великолепно оформлен: столы с термосами чая и фарфоровой посудой, изящные стулья, цветной телевизор, картины из перламутра на стенах, по углам – прилавки, товары в красивых упаковках. Спиртное, игрушки, текстиль, сладости. Группа китайцев в характерных для КНР кителях и брюках темных расцветок смотрит телевизор. Транслируется шоу в западном стиле. Как выяснилось позже, это обслуживающий персонал станции (техники, рабочие и пр.).

      К нам приближаются девушка-пограничник и ее партнер, начинают расспросы на русском, китайском, английском языках вперемежку. Хотят знать, первый ли раз в Китае, наличие детей, откуда в СССР, чем будем заниматься в посольстве. Последний вопрос задается часто и настойчиво.

      Покупаем местную водку, выбрав ее из великого множества сортов, все в симпатичных бутылках и очень дешево. Возвращаемся в вагон.

      Удивлены гостеприимством китайцев. Весь вечер остаемся под впечатлением приема. После хмурых сибирских станций вдруг столько красок, улыбок. Приятно и то, что нашим особам уделили внимание, словно «важным птицам».

      В купе заглядывают начальник поезда, а также Саша Минаев, работник нашего посольства в КНДР, и мы распиваем китайскую водку. Выясняется, что это омерзительный, с ужасным привкусом самогон, причем страшно крепкий, 60°. Даже цвет у него зловещий – желтоватый, мутный. Быстро хмелеем, ложимся спать. Наташа потом жалуется, что в купе стоял такой густой запах этой гремучей смеси, что страшно было закурить.

      Утром выглядываем в окно. Поезд мчится через Большой Хинган. Среди голых, припорошенных изморозью гор мелькают деревушки. Архитектура совсем иная: глинобитные, массивные дома под оранжевой черепичной крышей, дворы, обнесенные каменной стеной или грудами булыжника. Деревеньки весьма убогие, бедные, но по крайней мере из окон вагона выглядят аккуратными. Как заметила Наташа, связки хвороста лежат у крестьянских изб, словно они из драгоценной древесины, прутик пригнан к прутику. Масса повозок и упряжек лошадей и ослов. Люди в бесформенных ватниках. Еще очень рано, но крестьяне уже проснулись. Один возится у кучи хвороста, другой трудится в поле, третий двинулся в путь, понукая осла, натужно тащащего телегу.

      Вдоль полотна по узким тропинкам катят велосипедисты. У переездов их целые тучи. Старики, дети, женщины с грудными детьми за спиной. В общем, все на колесах, но велосипедных. Машин, вообще механизмов, не видно. Кое-где пашут, и делается это на животных: буйволах, ослах, лошадях. Они передвигают плуг или борону, а рядом идут крестьяне.

      Работа делается не спеша, чинно, размеренно.