Отражение. Зеркало отчаяния. Галина Гончарова

можно будет подогнать по фигуре.

      – Да, матушка. Благодарю вас, матушка.

      – Будь всегда такой же доброй и послушной, и да пребудет над тобой Ее благословение.

      Мария-Элена быстро осенила себя святым ключом:[3]

      – Аэссе…

* * *

      Настоятельница давно ушла, а Мария-Элена сидела на кровати, глядя в стену безнадежным взглядом.

      Принесли и поставили сундуки, окончательно загромоздив крохотную каморку, а она сидела и сидела, не шевелясь, даже когда колокол пробил вечернюю молитву.

      Ах, как давно это было.

      Зеленый луг, мамины глаза, сияющее солнце, ласковый голос: «Малечка моя, самая красивая девочка, самая умная, самая любимая…»

      Сегодня ее не трогали, не звали ни на молитву, ни к ужину, ни на бдение, сегодня нарушился весь жесткий монастырский распорядок, а Малена, так звала ее мама, сидела, смотрела в стену и не знала, что ей делать.

      Ехать домой?

      К мачехе, к ее родным, к сводной сестре, о которой до сих пор вспоминается с ужасом, к отцу…

      Отцу, который предал ее и мать, который заточил ее в эту жуткую тюрьму.

      Больше десяти лет в монастырских стенах. Больше десяти лет учебы, труда, окриков, бдений, искупления и покаяний…

      Герцогесса?

      Кому здесь какая разница?

      С губ Малены сорвался горький смешок. Мачеха наверняка лично выбрала эту темницу. Наверняка…

      В монастыре Святой Эрталы Никийской всем безразлично, какое у тебя состояние. Здесь молятся, трудятся, а такие, как она, еще и учатся, чтобы стать хорошей женой и матерью. Она умеет проверять счета, варить мыло, дословно знает, как вести хозяйство, знает несколько языков, хорошо считает…

      Музыка?

      Танцы?

      Сие изобретение Хозяина Пустоты, так что в монастыре этому не учат.

      Платья…

      Серый и черный, шерсть и сукно, то, что приличествует воспитаннице монастыря. Ни единой ленты, ни клочка батиста или шелка…

      Грубое мыло, простая обувь…

      Малена вздохнула и, наконец, слезла с кровати. Коснулась гладкой крышки сундука. Кедр, благородное дерево, герб Домбрийских на крышке… Замок отщелкнулся с легким звоном, петли послушно повернулись, явив миру содержимое сундука, обильно пересыпанное лавандой.

      Платья.

      Малена достала из сундука то, которое лежало сверху, вгляделась…

      И задохнулась от волнения, от боли, от гнева.

      Мамины платья!

      Отец не просто вышвырнул дочь из своей жизни почти на десять лет, он и от памяти о первой жене избавился. Или это мачеха?

      Малена помнила, какой красивой была мама в этом платье, как кружилась в синем бархате, как сияли каштановые кудри, сверкали фамильные сапфиры Домбрийских, помнила ласковые руки, веселый смех, нежные слова.

      «Малечка, девочка моя, ты вырастешь намного красивее мамы…»

* * *

      Настоятельница удовлетворенно кивнула и закрыла потайной глазок.

      Плачет.

      Вот и хорошо.

      Десять лет, почти десять лет… Герцог Домбрийский надеялся на появление наследника, но что-то у него пошло не так, нет, не так…

      Дочь

3

Святой ключ – аналог христианского креста. Поочередное касание лба, середины груди, живота примерно на уровне пупка. (Прим. авт.)