Фанфарон и Ада (сборник). Георгий Баженов

в их жизни, и поэтому резвился в салоне, как только мог.

      После восемнадцатого километра Роман вдруг свернул с большака на лесную дорогу, которая вела в Дом отдыха Курганово.

      – Ты чего это? Куда? – напряглась Верочка.

      – Да так. Надо…

      А надо ему было, чтобы они еще побыли вместе, и именно там, около Дома отдыха, где они не раз отдыхали всей семьей, где были, как ему казалось, счастливы.

      Подъехав к зданию Дома отдыха, Роман вылез из кабины, деловито обошел автобус, попинал сапогом шины, – будто проверяя, все ли в порядке. Все, конечно, было в порядке.

      – Ладно, ладно, поехали, – поторопила Верочка. – Знаю, чего ты завернул сюда.

      – Знаешь?

      – Знаю… Но былого не вернешь. Поехали!

      Около Горного Щита (деревушка такая) Роман опять притормозил, вышел из кабины и вновь, как прежде, попинал по колесам автобуса.

      – А здесь чего? – насторожилась Верочка.

      – Ты не помнишь? – Она не ответила. – Здесь я впервые поцеловал тебя.

      – О, господи!

      – Для меня это было целое событие.

      – Какой же ты романтик, господи! Чепуха все это, поцелуи, охи, обниманья… ты еще расскажи, где, около какого куста или моста, признался мне в любви.

      – И этого ты не помнишь?

      – Не смеши меня!

      – А я помню. Это было на Чусовой, как раз около цветущего, благоухающего куста черемухи, весной…

      – Батюшки, какие подробности! – И теперь она уже с какой-то даже злобой приказала ему: – Или мы едем дальше, или высаживай нас здесь: найдутся желающие подбросить.

      Что было делать? Роман покорно передернул ручку передачи, и автобус сразу, на второй скорости, рванул вперед.

      Через полчаса они въехали в город Екатеринбург.

      В тот же самый день, ранним утром, трое пацанов-друзей – Егорка, Павлуша и Любомир – отправились к реке Полевушке, ко вчерашнему костерку. Взрослые накануне вчера утомили их своей болтовней, громкими восклицаниями, взаимными обвинениями, несбыточными прожектами и той обычной чепухой, которая суть всякого праздного застолья.

      Костерок быстро вспыхнул вновь (на вчерашних-то углях), ребята бросили в котелок крупные, надвое разрезанные картофелины, тройку луковиц, перец, лавровый лист, а когда картошка дошла до кондиции, бросили в варево несколько окуньков и ершей (со вчерашнего еще остались, захватили из дома). Уха дымилась, и по низким прибрежным травам, казалось, растекался ее наваристый запах, и не только по травам, но и по кустам – по орешнику с черемушником, да и по всей округе, конечно.

      Чудом из чудес было то, что Павлуше удалось сегодня удрать от матери. Во вчерашнем гулянье Марьяна отравилась, лежала пластом дома с холодным мокрым полотенцем на лбу, охала и стонала (голова раскалывалась), но продолжала и лёжа цепко держать Павлушу за руку: «Не уходи, постой, побудь со мной… Куда ты? Что с тобой? Куда ты рвешься?»

      – Матрица, ответь, пожалуйста, на один сакраментальный вопрос твоего сыночки: «Должен он