Золото наших предков. Виктор Елисеевич Дьяков

пару часов должен быть на работе, у меня сегодня вечером лекции.

      – А вы разве не на пенсии? – удивился Пашков.

      – На пенсии, на пенсии. Но, сами понимаете, на пенсию сейчас… Вот и подрабатываю в одном частном ВУЗе. В прошлый раз вас заинтересовало собрание моих картин. Извините, я был в таком разобранном состоянии, потому мало что мог вам пояснить. Но эту оплошность могу отчасти исправить прямо сейчас. Прошу… Вы что же интересуетесь живописью?

      – Не то чтобы всерьёз. – Пашков вновь застеснялся. – Видите ли, я человек от искусства далёкий, но очень люблю смотреть. Мало чего понимаю, хорошую картину от плохой вряд ли отличу, а вот смотреть… иной раз оторваться не могу. Помню, ещё в школе учился, в Третьяковку нас водили. Все ребята вперёд бегут из зала в зал, скорее эту экскурсию закончить, а я как вкопанный у картины стою. Есть там такая "Мокрый луг" называется, не помню, кто автор, но так она меня потрясла. Учительница вернулась и чуть не силком потащила, ругала чтобы не отставал. И до сих пор такое.

      – Эту картину Фёдор Васильев написал, в семидесятых годах прошлого века. Гениальных способностей живописец был, жаль не раскрылся, совсем молодым умер. А вот то, что именно она вам так понравилась, опровергает ваше заявление, что вы плохую картину от хорошей не отличите. Вполне возможно, что у вас не просто любопытство, а настоящая тяга к прекрасному, и вы обладаете природным эстетическим вкусом, – хозяин вновь вверг Пашковы в смущение.

      – А среди этих картин и ваши есть?

      – Да нет, мои это баловство. Я знаток живописи, а чтобы самому хорошо писать… Это нужно иметь особый дар. У меня его к сожалению нет. Хотя сейчас многие пишут картины, не имея этого дара, и даже выставляются. Я так не могу, себя и других обманывать. Но отсутствие таланта не мешает мне любить искусство, изучать его. Я, в общем, счастлив, что занят любимым делом, – спокойно без рисовки говорил профессор.

      – Да действительно… любимое дело… это, конечно, счастье, иметь возможность заниматься им, – задумчиво произнёс Пашков, переходя от одной картины к другой. – А я вот сам не знаю, чем всю жизнь занимаюсь. В училище военное пошёл потому, что в школе учился плохо, в нормальный институт не прошёл бы. Служил… двадцать лет, а зачем, и сам не знаю. А какое моё любимое дело и вообще есть ли оно, тоже до сих пор не знаю, – в его словах слышалась горечь, но он опять застеснялся минутной слабости и резко переменил вектор разговора. – А у вас здесь есть картины каких-нибудь известных художников. Я гляжу у вас тут больше современные.

      – Да, в основном это работы современников. А кто, по-вашему, из современных живописцев известен, знаменит? – с улыбкой спросил профессор.

      – Ну, я не знаю, – несколько растерялся Пашков. – Ну, вот помню, мы с женой ещё в советские времена на выставку Глазунова ходили, там его "Вечную Россию" смотрели. Или вот Шилов, я про него телевизионный фильм смотрел, – Пашков вопросительно взглянул на профессора, ожидая его реакции.

      Матвеев, не переставал улыбаться, снял очки, достал платок и стал их протирать.

      – Видите