Жизнь мимо нас. Паноптикум 7. Аферизмы. Олег Джурко

прок останавливать прекрасное мгновенье, если от него остается всего одна фотография. В лучшем случае.

      Быт – зловредная бактерия, превращает нас, таких цветущих, в костей старости.

      Одиночество со мной до конца, каким бы я ни был невозможным космополитом со своими осиротевшими принципами Воли-вольной в душе.

      Настоящее изводит очаровательное будущее на посредственное прошлое.

      Часы нашей жизни вечно спешат. Мы опаздываем на праздники ее.

      Судьба последний вагон поезда удачи. Мы цепляемся за поручни, даже вваливаемся в тамбур, но это не значит, что судьба рада нам уступить место, предназначенное ее фавориту.

      Мы хлыстом укрощаем норовистую судьбу. Утратившая прыть, она понуро бредет, покорная нашей зарвавшейся воле, соображающей, – а что дальше?

      В жертву справедливости приносим симпатии друг друга, а она предпочитает наличные.

      Мораль – взаимовыгодный уговор совести с совестью жить без любви, но в политическом согласии.

      Совесть девка публичная.

      У совести ничему не научишься, даже полезному в повседневной жизни.

      Ханжество – нравственное извращение воинствующей в тайне похоти.

      Ханжа тяготится стыдливостью, ханжа боится естественности неизбежных для человека слабостей и, стиснув зубы, симулирует благочестие.

      У совести отродясь не водилось кошелька…

      Как напьешься – душа готова поговорить хоть с ангелом, хоть с бесом, не говоря уж о скандальных бабах. Но попробуй поприятельствуй с совестью, мигом доложит куда следует – и не оправдаешься.

      Дырявый кошелек вот все оправдание бедности.

      Смерть не нуждается в исповеди, не попрекает, и грехов не отпускает.

      Смерть помалкивает, не желая нас огорчить, ведь от жизни мы так и не добились душевной взаимности.

      Иногда проснешься в ужасе от могильной тишины душной конюшни без окон с припертыми снаружи воротами, и только похрапывание жены примиряет с кобылой судьбы, мерно жующей овес твоей жизни.

      Смерть одна не проболтается о наших делишках под носом у Всевышнего.

      Смерть поставщик ада, душа-то успела смыться в рай ещё до того как патологоанатом выпишет скальпелем путевку для путешествия на Тот свет.

      Только возвратившийся после клинической смерти безбожник окончательно и бесповоротно.

      Смерть действительно бессребреница, если учесть какую мзду ей подсовывают в гробу.

      Старики уже не гости за столом Смерти, – родственники старики.

      Смерть ухмыляется: ну что, упарился, передохнуть захотелось? Ну, это мы мигом устроим в лучшем виде.

      Что жизнь моя!? Да паровоз, которому вечно не хватает вагонов, чтобы отвезти на кладбище скопившееся за годы барахло.

      Когда мы отбудем пожизненный срок бытия, прошлое выходит на свободу и тут тебя и разденут, и разуют и выжмут из тебя все добро нитки, о чем помалкивали, опасаясь сдачи.

      Старость извращает чувства в предчувствия, предчувствия в предрассудки.

      Старость траур по остаткам надежд.

      Жизнь