Сокровенный человек. Андрей Платонов

в глубокий снежный перевал. Один начальник дистанции молчал – ему было все равно. Остальные люди на паровозе и на снегоочистителе грубо выражались на каком-то самодельном языке, сразу обнажая задушевные мысли.

      – Пару мало! Прошуруй топку и просифонь, чтоб баланец[2] загремел – тогда возьмем!

      – Закуривай! – крикнул рабочим Пухов, догадавшись о том, что делается на паровозе.

      Начальник дистанции тоже вынул кисет и насыпал в кусочек газеты зеленой самогонной махорки.

      К метели давно притерпелись и забыли про нее, как про нормальный воздух. Покурив, Пухов вылез из вагона и здесь только обнаружил гром бури, злобу холода и пальбу сухого снега.

      – Вот сволота! – сказал Пухов, еле управляясь с тем, с чем ему нужно было управиться.

      Вдруг, бешено заревел баланс паровоза, спуская лишний пар. Пухов вскочил в вагон – и паровоз сейчас же и разом выхватил снегоочиститель из снежного бугра, пробуксовав колесами так, что огонь посыпался из рельс. Пухов даже увидел, как хлестнула вода из паровозной трубы от слишком большого открытия пара, и оценил машиниста за отвагу:

      – Хорош парень у нас на паровозе!

      – А? – спросил старший рабочий Шугаев.

      – Чего «а»? – ответил Пухов. – Чего акаешь-то? Горе кругом, а ты разговариваешь!

      Шугаев поэтому замолчал.

      Паровоз прогудел два раза, а начальник дистанции крикнул:

      – Закрой работу!

      Пухов рванул рычаг и поднял щит.

      Подъезжали к переезду, где лежали контррельсы. Такие места проезжали без работы: щит снегоочистителя резал снег ниже головки рельса и не мог работать, когда у рельса что-нибудь находилось, – тогда снегоочиститель опрокинулся бы.

      Проехав переезд, снегоочиститель понесся открытой степью. Укрытый снегом, лежал искусный железный путь. Пухов всегда удивлялся пространству. Оно его успокаивало в страдании и увеличивало радость, если ее имелось немного.

      Так и теперь – поглядел в запушенное окно Пухов: ничего не видно, а приятно.

      Снегоочиститель, имея жесткие рессоры, гремел, как телега по корчагам, и, ухватывая снег, тучей пушил его на правый откос пути, трепеща выкинутым крылом; это крыло назначено было швырять снег на сторону – то оно и делало.

      В Графской сделали значительную стоянку. Паровоз брал воду, помощник машиниста чистил дымовую коробку, топку и прочее огневое хозяйство.

      Обмерзший машинист ничего не делал, а только ругался на эту жизнь. Из штаба какого-то матросского отряда, стоявшего в Графской, ему принесли спирту, и Пухов тоже прошел в долю, а начальник дистанции отказался.

      – Пей, инженер, – предложил ему главный матрос.

      – Благодарю покорно. Я ничего не пью, – уклонился инженер.

      – Ну, как хочешь! – сказал матрос. – А то выпей – согреешься! Хочешь, рыбы принесу – покушаешь?

      Инженер опять отказался по неизвестной причине.

      – Эх ты, тина! – сказал тогда оскорбленный матрос. – Ведь тебе с душой дают

2

Баланс – автоматический предохранитель от излишнего давления пара в котле.