Игра не на жизнь. Проходная пешка. Наталия Курсанина

на саблях, что меня весьма порадовало.

      – Идем отсюда! – Музыкант явно нервничал в присутствии такого количества вооруженных людей.

      – Это запретная зона?

      – Нет… просто…

      Что «просто», я не успела услышать, так как нашу тихую беседу перекрыл рев одного из офицеров.

      Головы всех присутствующих повернулись к нам.

      – Что он хочет?

      – Он спрашивает, – музыкант пытался притвориться, что его здесь нет, – что мы здесь делаем?

      Офицер семимильными шагами приближался к нам. В своем воображении он должен был казаться себе страшным великаном с пылающим взглядом, от которого все женщины и музыканты должны были падать замертво.

      – Идем отсюда! – в ужасе дернул меня за рукав Тилиус. – Скорее!

      – Щас! Шнурки только поглажу и сложу стопочкой, – мне становилось все забавнее.

      Офицер был с меня ростом, обычного телосложения, так что, когда он остановился напротив, мне не пришлось ни задирать голову, ни опускать.

      – Он говорит, здесь не место для женщин! – Музыкант был на грани истерики, и только роль моего переводчика удерживала его на месте.

      – Здесь место для козлов! – ответила я, но мой переводчик струхнул и заменил это высказывание каким-то более мягким.

      Ладно, говорить можно что угодно, но мою кривую улыбку и насмешливо прищуренные глаза офицер истолковал правильно – я имела его в виду!

      – Он говорит, чтобы ты шла к себе и вышивала.

      – Переведи – крестиком на его морде.

      – Госпожа Леттлерг! Я такое не переведу! Вы думаете, что говорите?!

      – Ага, – адреналин уже ударил по мозгам, и мне стало весело.

      Музыкант, сжавшись, перевел. В ответ офицер заржал на весь двор.

      – Он предлагает вас отшлепать… или… ну, в общем, он плохо о вас говорит.

      – Переведи. Руки у него коротковаты для этого, и не только руки.

      Смех стих внезапно. Мы стояли, как два волка – глаза в глаза, не моргая, кто первым отведет взгляд – нельзя смотреть хищнику в глаза, если только не готов принять его бросок. Коротко кивнув, уже не смеясь, офицер приглашающе повел рукой, предлагая мне вступить на площадку. Что ж, по крайней мере, разомнусь…

      – Что вы делаете, госпожа? – Музыкант прижал к груди свою гипертрофированную гитару, будто хотел за ней спрятаться. – Госпожа Леттлерг, одумайтесь!

      «Заткнулся бы лучше!» – ненавижу трусов.

      14

      Мечи мы выбрали почти одинаковые: он – полуторник с прямой гардой, я – эсток, не такой длинный, но с более сбалансированным лезвием. Эфес был одноручный, но с моей неширокой ладонью как раз получался на две мои руки. Гарда немного выходила вперед в виде полумесяцев. Ромбовидный клинок без желоба жесткости был тусклым с неровными сколами тупого лезвия – тренировочный, но из-за сколов опаснее обычного. При ударе с оттягом можно оставить неглубокую, но рваную рану, зашить которую будет