Японская кукушка, или Семь богов счастья. Татьяна Герден

посему вёл независимый образ жизни и часто катал меня на каурой кобыле Русалке, после чего иногда приходил к бабушке откушать чаю и посудачить о хозяйственной жизни. Потом они долго играли в карты и пили вишнёвую настойку и даже два раза крепко поругались из-за проигрыша, и бабушка в сердцах кинула в него картами.

      – Нет, какой Лесовой?! – возмутилась мама. – Он нам даже не родственник.

      И по её досадному тону я понял, что отставным военным мог быть только один человек. Отец, которого я не знал. Я не хотел её злить и потому ничего о нём не спросил.

      Позже, из разговора матери с директором гимназии по фамилии Дудка, – невысоким человеком в длиннополом сюртуке, щурившимся на свет подобно кроту и смешно кивающему лысой головой в такт собственным словам, – я впервые услышал упоминание имени морского офицера Тоёды Райдона и сразу понял, что это имя было как-то связано со мной, несмотря на то, что раньше я этого имени никогда не слышал и что записали меня в реестре учеников гимназии Акимом Родионовичем Белозёрцевым. Из разночинцев.

      2

      Теруко внимательно смотрела на только что распустившиеся в её маленьком саду хризантемы и не могла на них налюбоваться. Крупные желтовато-кремовые шары, плотно набитые лепестками, как подушка гусиными перьями, стояли в утреннем свету под алмазными каплями росы с гордо поднятыми головами как молчаливые гости из знатного рода. Теруко слегка поклонилась хризантемам и перевела свой взгляд на цветки на уровне me-shita – чуть пониже, чем для высокопоставленных гостей. Всё-таки это были цветы, а не люди. Лучи утреннего солнца стыдливо скользили по их стеблям и перепончатым листьям, добираясь почти до самых голов.

      Теруко снова приветственно кивнула хризантемам и сказала им:

      – Доброе утро.

      «Доброе, утро, Теруко-сан», – прошептали ей в ответ цветы.

      Она им улыбнулась и снова почтительно кивнула.

      Теруко с детства умела разговаривать с цветами, деревьями и птицами. Отчасти это было у них в роду: её мать и бабушка всегда говорили с природой так, как если бы это были люди. Бабушка – Хэруки-сан – служила при синтоистском храме Сумиёси-тайся, помогая попечителю хризантем и ирисов, когда умер её муж – храмовый садовник; а мать Теруко – Кику-сан – была мастером икебаны и ханакатобы – языка цветов, и лучше её никто не мог собрать разные по форме и цвету растения в одной чаше и так, чтобы цветы не только услаждали взгляд и поднимали зрителю дух, но и повторяли строки знаменитых хокку. И по сей день самой непревзойдённой по простоте и изяществу для Теруко была композиция её матери с тремя дисками белоснежных хризантем, словно разбросанных ветром на пожелтевшем рисовом поле. Казалось, что цветки свесили головы в предосенней грусти, а изогнутые колосья и прямые стебли риса тихо вторят строчкам Басё:

      Рушит старуха рис

      А рядом – знак долголетия —

      Хризантемы в цвету.

      Мало-помалу лучи солнца наливались силой нового дня и вскоре вовсю