Закрытие темы (сборник). Сергей Носов

свет, увидел: на столе букет из кленовых листьев, на стене натюрморт с виноградом, четыре аккуратно заправленные кровати, подушки пирожками – красота! Евдокимов плюхнулся, не раздеваясь, на ближайшую койку, вспомнил про Герцена, хотел почитать под шум дождя, но снова поднялся – было холодно, как снаружи. Он отдёрнул занавеску, – так и есть: одна рама застеклена, а другая – нет.

      Евдокимов пошёл искать справедливости.

      – Надя, Надя, хозяюшка!

      Хозяюшка стояла возле вахтёрской с отвёрткой в руке, вставляла замок в дверь.

      – Ну и ну. И за кастеляншу, и за администратора, и за плотника…

      – Я за всех.

      – Помочь?

      – Спасибо. Сама.

      На полу лежали шурупы, несколько штук. Евдокимов сказал:

      – У меня стекла в комнате нет.

      – С утра было.

      – То есть одно есть, а другого нет. Рамы, между прочим, двойные.

      – И что?

      – Как что? Холодно.

      – Мы зяблики? – удивилась Надежда.

      – А кто-то есть, кто не зяблик? – спросил Евдокимов.

      – Могу дать второе одеяло.

      – А что, других комнат не существует?

      – В других то же самое. Ремонт скоро.

      – Может, всё-таки есть… в виде исключения?

      То ли насмешливо, то ли с вызовом:

      – Нда?

      – Что «нда»? Через час октябрь начнётся.

      – Не начнётся. (Что уж совсем вне логики.)

      Евдокимов задумался.

      – Та-ра-кан, – по слогам произнёс Евдокимов.

      – Жужелица, – сказала Надежда и внимательно посмотрела на Евдокимова. Закашлялась вдруг. Он вспомнил про медицинские банки.

      – Вот и я простужусь…

      – Ничего, – сказала Надежда, когда кашель кончился. – Двойные рамы только в девятой.

      – Хорошо, что в девятой.

      – Нда?

      Она положила отвёртку на тумбочку и прошла в другой конец коридора. Дверь в ту комнату была приоткрыта.

      – Вообще-то это моя комната.

      Вахтанг Кикабидзе улыбался с настенного календаря. Лежали спицы на одеяле, клубок ниток, ещё что-то…

      – Нравится?

      А ты как же? – чуть не спросил Евдокимов.

      – А я чайник поставлю.

      Утром он уезжал девятичасовым автобусом. Синоптики обещали ясное небо. Евдокимов сел так, чтобы солнце не слепило в пути. Он открыл Герцена. Дневник начинался словами:

      «Тридцать лет!.. И хорошо и грустно смотреть назад. Дружба, любовь и внутренняя жизнь искупают многое…»

      Он посмотрел в окно. Старичок в форме железнодорожника вёз на тележке тыкву.

      «Кто виноват? – подумал Евдокимов. – Что делать?»

      1985

      Лунное затмение

      Когда вдали угаснет свет дневной

      И в чёрной мгле, склоняющейся к хатам,

      Всё небо заиграет надо мной,

      Как колоссальный движущийся атом,

      В который раз томит меня мечта,

      Что где-то там, в другом углу вселенной,

      Такой же сад, и та же темнота,

      И те же звёзды в красоте нетленной.

      И