Закрытие темы (сборник). Сергей Носов

трогайте меня. Меня ждут.

      – Ну, ты это… Ты чего, обиделся? Я печать поставлю.

      – Обойдусь.

      – Я поставлю, давай, где справка?

      – Сказал же, обойдусь.

      – Да ты что, в самом деле… Ты не думай, я верю… Я так…

      Микитин был уже в сенях.

      – Да я тебе верю, ты что?…

      Открыл дверь наружу. Поставил ногу за порог, но вторую ещё медлил занести – задумался.

      – Подожди ты, постой, куда?… Ну, я, сам какой, видишь, дёрганый… жена слегла, позвоночник, нельзя так… Я тоже…

      А ночь была царственная.

      – Знаете, Илья Фомич, – обернулся Микитин, – мне как-то безразлично, верите вы мне или не верите. Мне небезразлично мнение тех людей, которым я сам доверяю. А они мне и без ваших справок поверят. Без вашей дурацкой печати.

      – Так… тык… нук… чёрт! – Уже на крыльце чертыхнулся директор.

      Микитин ушёл. Он ещё остановился, как только за калитку вышел. Остановился и сказал:

      – Вот вы… – И замолчал, будто что-то крайне важное сказать хотел. – Вот вы в школе работаете… – Не стал договаривать, махнул рукой и пошёл вдоль забора.

      А ночь царственная была, одно слово, августовская ночь, – звёзды, да что звёзды, тех немного, а луна! А луна уже высоко взошла. Круглая, как печать. Только с левой стороны небольшая приплюснутость. Если бы не приплюснутость – полнолуние было бы.

      Деревенские спать ложились. Они свои телевизоры повыключали, и редко где свет горел. Побрехивали собаки, стрекотали всякие, кто в траве прячется. Прямокрылые, там, кузнечики. Почтальонова бочка, особыми качествами не выделяясь, лежала себе за канавой и потихоньку ржавела. Луной освещённая АВМ, походя на реликтовое страшилище, возвышалась довольно зловеще над невысоким кустарником; любой бы студент из их института расшифровал бы так АВМ: аналоговая вычислительная машина, а то была автоматизированная витаминная мельница. Микитин проходил мимо, он ступал на вдавленные в землю доски, брошенные сюда против слякоти. Шаги комиссара, ночной покой нарушая на мельнице, глухо отзывались в её металлическом нутре (днём же АВМ безбожно грохотала, и те, кто работал с мешками – в основном бабы, – задыхались от пыли, когда витаминная мука сыпалась из воронки, – они избегали трудиться на этом объекте ввиду несомненной вредности такого труда для здоровья и звали приехать бойцов. Бойцов стройотряда).

      Микитин подошёл к дому, которым интересовался завхоз. Отпугивая дурашливых мотыльков, слетевшихся на свет, постучал в окно. Отдёрнулась занавеска, и он увидел лицо женщины, но не успел рассмотреть, занавеска опять задёрнулась. Что-то задвигалось внутри дома, запередвигалось. Отворилась входная дверь, вышел завхоз Быков, позёвывая на луну.

      – Ты здесь? – удивился позёвывающий Быков. – Я думал, ушёл.

      – Здрасьте, ушёл! Я за тобой.

      – Нет, старик, извини, я останусь.

      Комиссар Микитин присвистнул: дошло наконец.

      – Очень славно.

      – А что? Ты думал, наверно, я за этим… за товарным чеком, да?… попёрся? – От Быкова уже водчонкой