Самоосвобождающаяся Игра. Вадим Демчог

и способностями Сверх-марионетки и непосредственным прогулкам по Фрактальной Мандале. В итоге мы оказываемся в позиции, в которой: с одной стороны, мы защитники, мы контролируем и направляем процесс из позиции пустоты, т. е. творим взглядом; с другой – мы спонтанная творческая сила, «наращивающая мясо на скелет»; и с третьей – мы многоликая форма игры. И это означает, что владея этим положением Ума, мы сами вправе выбирать, как распределять свою энергию! «Нужно быть многострунным, чтобы заиграть на гуслях Вечности»[808].

      Итак: иллюзорное тело (или, говоря словами Гротовского: «лучистое», «светоизлучающее», «светоносное тело актера», или, словами «Тайны Золотого Цветка» – «Бриллиантовое Тело»[809]) – это тело Повелителя Игры. Можно даже сказать, что его нет, что оно – это творческая потенция игры, и оно же – есть, т. е. проявляется в разнообразных формах. Одним словом, это феномен «строенности» в едином! Вот слова Эудженио Барбы[810] об игре Рышарда Чешляка в легендарном спектакле Ежи Гротовского «Стойкий принц»: «Передо мной был актер, – Актер, нашедший в себе… особую уязвимость открытой раны. (…) Все его тело было насыщено фосфоресцирующими частицами. Это была неистовая сила урагана. Сила такого натиска, что большему, казалось, уже не вырваться наружу»[811]. Или точнее: «Есть в этом создании актера какое-то психическое излучение. (…) Все, что технично, становится в вершинные моменты роли просветленным изнутри, легким, буквально невесомым».[812] (…) «Не передать происходившего. Не передать транслюминации – вот этого людского существа, не передать вибрации всего пространства».[813] «Само собой разумеется, это горение обставляется спиритуалистическими оправданиями. Актер предается демону театра, он жертвует собой, будучи внутренне пожираем своей ролью; его физический труд, всепоглощающая телесная самоотдача Искусству достойны сочувствия и восхищения; мускульные усилия актера не остаются неоцененными, и когда в финале он кланяется публике, изможденный, отдавший спектаклю все свои гуморальные ресурсы, то его приветствуют словно рекордсмена, ему втайне желают отдохнуть и восстановить свою внутреннюю субстанцию – всю ту жидкость, которой он отмеривал купленную нами страсть».[814]

      И еще раз: 1) нет; 2) потенция; и 3) есть. Три в единстве – реализация Иллюзорного, транслюминирующего, или фосфоресцирующего тела! Тела – индиго-потенции! Тела числа π!

      Самое простое методологическое объяснение всего вышесказанного, сводится к тому, чтобы видеть себя как одежду Бога, или любого симпатичного нам божества. Это означает, что Будда, или Шива носят наше физическое тело как джинсы с рубашкой, как куртку или комбинезон, и транслируют таким образом свои совершенные качества через эту форму одежды…

      И как это возможно практически?

      Примерка иллюзорного тела

      Итак, Иллюзорное тело Повелителя – это зритель,

808

Андрей Белый. Символизм. Книга статей. (М. Издат. «Мусагет». 1910).

809

Следуя комментариям К. Юнга, главное содержание китайского трактата «Тайна Золотого Цветка» – это «Бриллиантовое Тело», другими словами, обретение бессмертия посредством трансформации. «Бриллиант – это превосходный символ, – пишет Юнг, – потому что он твердый, пылающий и сверхпрозрачный». Тут же Юнг делает сноску на одного из старателей алхимической плеяды, Ортелия, который пишет: «…философы никогда не найдут лекарство лучшее, чем то, что они называют благородным и счастливым камнем философов, из-за его твердости, прозрачности и ослепительного цвета» (Internet. Jungland. «Религиозные идеи в алхимии»).

810

Эудженио Барба – польский режиссер, педагог, теоретик театра.

811

Цитата из статьи Натэллы Башинджагян «Стойкий принц». Впервые опубликовано на польск. яз. в альманахе «Театральный дневник». В русском переводе статья опубликована в книге: Ежи Гротовский «От бедного театра к искусству-проводнику». М. «Артист. Режиссер. Театр». 2003.

812

Там же.

813

Там же.

814

Ролан Барт «Мифологии». (М., издат. им. Сабашниковых. 1996.) Из Барта же: «Если актер работает в полную силу если он честно выжимает мне из своего тела все, что может, если мне несомненны его тяжкие усилия, то я признаю этого актера отличным и стану выражать ему свою радость от того, что вложил деньги в талант, который их не украл, а вернул сторицей в форме достоподлинного пота и слез. Актерское горение хорошо своей экономичностью: я, зритель, наконец-то могу поверить, что я получаю за свои деньги. (…) Буржуазной публике, наверно, никогда не устоять перед такой очевидной “самоотверженностью”, и, думаю, если актер умеет вызывать у своего зрителя слезы, то он всегда сумеет его увлечь: его трудовые усилия наглядны так, что судить глубже уже невозможно».