Новогодний экспресс. Сьюзи Литтл

художеств имени Штиглица, названной в народе Мухе, что на Соляном переулке. От меня всегда несло масляной краской, лаками и растворителями. Вся кожа пропиталась запахом краски. Да и на руках частенько оставались недотёртые следы масляной краски. Таковы особенности всех художников: характерный запах, местами заляпанная одежда и отрешенный взгляд.

      Но я быстро избавилась от этих недостатков, влюбившись в одного художника, выпускника Академии, который был старше меня лет на семь. Начала следить за собой. Мы познакомились с ним у него на квартире, где он частенько устраивал богемные вечеринки для себя и творческой молодёжи. Там всегда было много спиртного, сигареты, наполненные далеко не табаком и разных соблазнов. Поэты, барды, начинающие писатели, художники и просто избалованные сынки высокопоставленных родиелей – вот завсегдатаи подобных мероприятий. На одной из таких вечеринок он и заметил меня. Быстро потеряв голову, я позволила этому мачо сделать с собой всё. В ответ, Илья сделал меня своей музой, вдохновением, маленьким божеством. Я была его обнаженной натурщицей, наложницей, гетерой. Я была готова пойти на всё ради этого человека. Ещё бы, такой мужчина! Красавец: темно-русые волосы до плеч, голубые глаза, цвета морской лагуны, в которых я тонула так медленно и безнадежно. Волевые крепкие руки были способны не только держать кисть в руках, но и при необходимости, поднять огромный рояль по лестнице на пятый этаж. Хорошо развитые, ускулистые плечи, на которых я частенько засыпала, чувствуя себя маленьким котенком, находящегося под защитой титана. В такое тело грех было не влюбиться. Илью я просто обожала.

      Через полгода мой мачо охладел ко мне и я начала ловить его на изменах. Сначало с натурщицами, затем с ресторанными певичками, а после и со своими сокурстницами, которых я сама же приводила к нему. Моё сердце изнывало от боли и страданий. Я ужасно ревновала, била скульптуры и статуэтки в его мастерской, ломала подрамники, рвала холсты. Но ничего не могла с собой поделать – прощала его измены. Слишком любила.

      Дошло до того, что на летние каникулы я отказалась ехать домой к родителям в Тверь. Все студентки из общежития разъехались по домам до сентября, а я осталась на лето одна. Всё, боялась, что если уеду и оставлю Илью одного в Петербурге, он обязательно найдёт себе новую музу. Поэтому я непрерывно была рядом с ним. Жила и ночевала в его мастерской.

      А мастерская у Илюшеньки была просторная, двухъярусная, с огромными витражными окнами, по бокам которых беспорядочно свисали длинные, покрытые толстым слоем пыли портьеры из зеленого бархата. В каждом углу стояли картины: какие просто в подрамниках, какие в богатых рамах и попроще. Самые важные, по мнению художника, были бережно завёрнуты в холщевые тряпицы, те, что он считал сущей безделицей, пылились так, без защиты. Были и эскизы скульптур и статуй. Илья считал себя всемогущим талантом решительно пробовал себя во всем. По стенам от пола первого яруса до второго были прикреплены книжные полки с книгами, такие же пыльные, как и всё вокруг.

      Постепенно, я навела порядок во всей мастерской. Руками перестирала