Эталон. Сергей Бокшанский

что сейчас медицина шагнула далеко вперёд и у меня есть шанс. Есть стопроцентная возможность стать полноценным членом общества. Главное, эту возможность не упустить. Потом он с силой прихлопнул по столу и изрёк:

      – Лечись!

      О мухоморах он не вспомнил. Да и они к этому времени уже выбросили споры и расплылись гнилью. Зарядили холодные дожди.

      Расточник Хомич часами спал от безделья. Он по полсмены сидел на сваренном из арматуры табурете и клевал носом. И случилось то, что просто обязано было произойти… В один из дождливых дней, ставших солнечным в календаре мастера, Хомич всё-таки навернулся со своего насеста и серьёзно разбил голову. Его тут же уволили. Говорили, что под предлогом скрытого заболевания эпилепсией. На освободившееся место взяли хорошего человека. На меня давно махнули рукой.

      Завод натужно скрипел, но на колени не падал. Разуваевская Слобода лихорадочно надстраивала вторые этажи. Страна уверенно скатывалась в пропасть нищеты. Рабочий люд по-прежнему охотно брал самогон на вексель. Как говорится, от каждого по способностям, каждому по потребностям. Принцип социализма оставался бессмертным. А вот его идея протухла самым беспардонным образом.

      Продержался я в столице ровно чёртову дюжину месяцев. Лист с моей фамилией у кобыл из бухгалтерии так и остался девственно чистым.…

      Запиликал в кармане мобильник. Я вытаскиваю его наружу – на дисплее улыбка Фроловой. Она оборвала связь едва я успел сказать: «Привет, сказка!». Чёрт её знает, как она это делает, но определить выпил я или нет для неё не составляет проблемы даже на расстоянии.

      – Ирка? – спрашивает Тёма.

      Вот и начинается очередной сто первый период – забирай свои игрушки и не писай в мой горшок. Теперь можно смело пить и не оглядываться. Я мрачно смотрю на сломанную верхушку хлипкой осины. За ней бесконечная глубина блёклого от жары неба.

      – Угу…

      – Брось ты её нахрен, тупую сучку, – предлагает Волчок. – И начинай опять жрать синтетическое пюре с тушёнкой.

      Ближний к нему кулак пару раз непроизвольно сжимается.

      – А что, несъедобное разве? – интересуюсь я.

      После мухоморов меня ничем не испугать. Волчок разливает остатки водки.

      – Я только курицу и бульон… Потому что зубов нет. Борщ ещё хорошо. С протёртым мясом. Яйца, молоко, творог…

      Мне принципиально хочется его оскорбить, и я перебиваю:

      – Ещё селёдку можешь обсасывать. Тоже хорошо от костей отделяется. Кильку можно сразу глотать. Потом водки наверх. Водку жевать не надо. А ты, как фашист упёрся. Яйко, курка, млеко.

      – Ну чего ты брешешь? Курица из всего – самая вкусная.

      – От курицы стояк?

      Я своего добился. Он морщится всем лицом и умолкает. Затем вливает в рот содержимое стаканчика и отворачивается. Тут я, конечно, палку перегнул, но мне всё равно. Никакие коллеги