Политическая коммуникация: опыт мультимодального и критического дискурс-анализа. Людмила Куликова

принятых в группе норм, обычаев и традиций, то в отношении к «они-группе», или «чужим», напротив, наблюдается борьба, несогласие, изоляция и отчуждение [Sumner, 2008: 13]. Такое отношение к «ним» объясняется тем, что все чужое воспринимается и оценивается, исходя из закрепленных в культуре ингрупповых стереотипов [Шипилов, 2008: 55]. В исследованиях политического дискурса наиболее часто используются термины in-group и out-group, insiders и outsiders, а также другие семантические пары, например internal political communication и external political communication [Schäffner, 1996], которые, однако, не являются их синонимами. В качестве основания функционирования оппозиции internal-external в политической коммуникации К. Шэффнер выделяет ситуацию общения (setting) и вовлеченных коммуникативных партнеров. С такой позиции внутренняя политическая коммуникация (internal political communication) относится ко всем формам дискурса, которые связаны непосредственно с деятельностью внутри политических институтов (правительства, партий и т. д.), в то время как внешняя политическая коммуникация (external political communication) ориентирована на общую публику, то есть не политиков [Там же: 201].

      Если следовать традиционному понимаю, то схематически отношения «свой» – «чужой» можно представить следующим образом (рис. 1).

      Рис. 1. Противопоставление «свой» (монокультурный, in-group) – «чужой» (межкультурный, out-group)

      Рассматривая понятия «монокультурная коммуникация» и «межкультурная коммуникация», следует учитывать, что 1) отношения чужеродности традиционно связаны в основном с межкультурным общением и 2) согласно современной трактовке, межкультурная коммуникация может рассматриваться в узком и широком смысле. Под межкультурной коммуникацией в широком смысле понимается общение между представителями разных лингвокультурных сообществ; в узком смысле межкультурная коммуникация рассматривает также особенности общения в рамках одной страны, даже внутри разного рода структур и организаций. Л. В. Куликова отмечает, что «межкультурный» момент возникает в этом случае в связи с разницей возраста, профессий, интеллектуального «багажа» коммуникантов, манеры поведения и выбора языковых средств (например, употребление жаргонизмов, профессиональной лексики, языковая грамотность и т. д.) [Куликова, 2004б: 29–30]. Иными словами, в рамках одной лингвокультуры также возможны отношения чужеродности, поскольку «своя» культура не является гомогенной средой и в ней тоже присутствует компонент «чужого». Задействуя различные парадигмы, на это указывают в своих исследованиях Б. Вальденфельс, используя термин «“Чужесть” внутри Родного мира» [Вальденфельс, 1995: 81]; Ю. М. Лотман и Б. А. Успенский, говоря о том, что в русской культуре «чужими» по отношению к народу считали себя, например, представители интеллигенции [Лотман, Успенский, 1982: 121]. А. Шюц выделяет специальную категорию – «чужак». В качестве «чужака» может выступать, с одной стороны, иммигрант; с другой стороны, это может быть претендент на вступление в члены закрытого клуба, предполагаемый жених, желающий быть допущенным в семью девушки, сын фермера, поступающий в колледж, обитатель города,