Звезда бессмертия. Анна Анатольевна Чернышева

На зеленом халате ярко красные громадные цветы. Ногти фиолетовые, губы жирно оранжевые, светлые волосы коротко остриженны. Лежит, жует.

      А мне бедной все хуже и хуже! Хочется скулить и лезть под кровать.

      –Че уставилась? – мило интересуется Верка.

      Я поспешно отвожу глаза.

      –Поесть притащила? – спрашивает Мария деловито, – здесь совсем не кормят, три раза в день разливают по железным мискам какую-то баланду. Приносят прямо в палату, больше всего, эта еда напоминает тюремный паек.

      –Нет, – мямлю я.

      –Что же ты, так здесь долго не протянешь.

      –Мне не надо долго, – возражаю вяло.

      –Теперь уж, это не от тебя зависит, – заверяет Мария.

      Моя кровать жалобно скрипит, я чувствую себя жалким лягушонком, раздавленным на тропинке.

      –Ладно, давай похаваем, – предлагает Мария и заныривает в свою тумбочку.

      На белый свет извлекаются печенье, халва, бутерброды с колбасой и сыром, и даже стеклянная банка набитая пельменями. Другие уже тащат сок, хлеб, огурцы. В углу стоит столик, но табуретка только одна, поэтому пиршество устраивается прямо на кровати. Покрывало мгновенно превращается в скатерть самобранку. Ни тарелок, ни стаканов, дикий пикник на обочине медицины. Все усаживаются на пол вокруг импровизированного стола. Я тоже выбираюсь из своего корыта и присаживаюсь сбоку. Почему-то сразу хочется есть.

      –Налетай!

      И мы дружно налетаем на бутерброды. И они исчезают, как по мановению волшебной палочки. Следом за ними пропадают огурцы и соленые, и свежие.

      Набитые рты вовсе не мешают общению, даже наоборот. Все принимаются болтать не очень членораздельно, но весело.

      –Я слышала, к буйным новенького привезли, – рассказывает Мария, – он думает, что он – колибри.

      –И что, летает? – усмехается Верка.

      –Ага, то с беседки сигает, то с дерева. А недавно с крыши детского сада скоканул. И так как птицы штанов не носят, он и прыгнул, в чем мать родила.

      –Разбился? – наивно спрашивает детским голоском Пуся.

      –Не, тогда бы его не к нам, а в морг отвезли. Этот летун до смерти напугал воспиталку из садика, а дети его обступили и давай рассматривать.

      –Зачем? – спрашивает Пуся.

      –Никогда голую птичку не видели.

      Я едва не давлюсь от смеха.

      –За что же его к буйным, он же не дрался! – деловито интересуется Ирина, не переставая жевать.

      –Не, не дрался, – смеется Мария, – он только чуть – чуть поклевал двух ментов и трех санитаров. Рыжий так и светит фингалами.

      –Рыжий – это тот громила из мужского отделения?

      –Ага.

      Я отвлекаюсь от рассказа, ибо с головой ухожу в банку с пельменями. Там осталось уже совсем немного. Скользкие пельмени так и носятся по гладким стенкам, ловко ускользая от нашей единственной вилки. Успокаиваюсь, только словив последний. Облизываю жирный подбородок, запиваю все яблочным соком. Соседки мои жуют печенье, смеются, сплетничают. Я продолжаю их рассматривать.

      Ирина, очень худая, с резкими движениями, длинными руками и тонкими пальцами,