Либерия. Марина Валентиновна Голубева

же ты так сподобился, ровно бык рогами боднул?– удивленно проворчала бабка.

      – Пьяный, говорю, был, на табурет упал, а тот ножками вверх валялся, – прохрипел страдалец.

      – С полатей, что ли, упал? – скептически хмыкнула знахарка.

      – Почему это, с полатей?

      – Да уж больно сильно ударился.

      – Ты чего тут докапываешься?! Дознатчица выискалась! Лечи, давай, а не языком балаболь! – разозлился староста и снова закашлялся.

      – А ты, Тишка, не ори на меня. Тебе теперя, не то что орать, говорить не след, чтобы грудь не тревожить, – цыкнула Телепиха и, повернувшись к Митрохе, сердито бросила, – А ты не стой столбом – пошарь в избе, найди холстину подлиннее. Печь затопи, да не сильно, так, малый огонь разведи, чтобы воду согреть.

      Пока целовальник возился у печи, знахарка ловко перетянула холстиной грудь Лапши, без особого труда ворочая грузное тело. Староста только кряхтел, охал, да ругался матерно. Потом, сморщившись, пил горячий отвар горьких и пряных трав. Телепиха что-то бубнила себе под нос, изредка поминая Христа Спасителя и Богородицу, кропила Лапшу водой из баклажки, вытащенной из своей необъятной сумы. То ли от питья, то ли от заговора, а может от тугой повязки полегчало, боль ушла, и старосту стало клонить в сон.

      – Ну, чего, тетка Матрена, – донесся до него голос Митрохи. – За попом-то бежать? Помрет Лапша, али как?

      «А ведь помру – не пожалеет никто», – с тоской подумал староста. Мысль о том, что плакать по нему уж точно никто не будет, была горькой, но придала силы, и он зло прохрипел:

      – Не помру, не надейся! И на сундук-то не косись. Пропадет чего – я и с того света с тебя взыщу.

      – Да я че? Я ни че… беспокоюсь, значит, – засуетился целовальник. – Батюшку-то, стало быть, не звать?

      – На все воля божья. – Знахарка перекрестилась, поставила на стол кружку с питьем и велела напоить, как проснется. – А ты, Митроха, за бабой его сбегай, пущай она мужа сама выхаживает. Я ужо еще загляну – пошепчу, да травки на отвар принесу.

      Алексей пробирался по сугробам, стараясь не отстать от колдуна, спина которого с трудом угадывалась сквозь снежную пелену. Не на шутку разыгравшаяся метель слепила глаза, мешала дышать, сыпала за воротник ледяное крошево. Видимо, мело всю ночь, потому что от протоптанных тропинок не осталось и следа. Молодой человек уже жалел, что отказался от предложенных Чурилой снегоступов – непонятные конструкции, сплетенные из ивовых веток, доверия ему не внушили. А теперь он, чертыхаясь, мерил сугробы и едва поспевал за стариком, шустро шагавшим впереди.

      – Ну и погодка! – выдохнул Алексей, останавливаясь около колдуна, присевшего отдохнуть на поваленной березе. – Представляю, что в поле творится, если в лесу так метет.

      – Да уж! – усмехнулся Чурила, отряхивая с бороды и усов налипший снег. – Пуржит знатно. Пришлось, однако, постараться, всю силушку истратил, индо в глазах замельтешило.

      – Так это ты наколдовал? – недоверчиво спросил молодой человек.

      – А ты, никак, сумлеваешься? – обиженно вскинулся старик. –