Слуга. Николай Александрович Старинщиков

все глаза, – не нарваться бы на нож.

      Еще глубже – и вот он, Физик. С открытыми глазами. Михалыч подхватил его со спины, оттолкнулся ногами со дна и стал грести под себя. Добрался до берега, вынес Физика волоком из воды – тело оказалось тяжелым – положил на песок, стал делать искусственное дыхание. И тут чьи-то жёсткие руки дернули его от Физика.

      Физик лежал на песке. Кожемякин стоял рядом. Двое полицейских надевали на него наручники.

      – Вы что творите! Помогите ему!

      Слушать его не хотели. Нагнули вперед и силой подвели к бело-синему «Луноходу», посадили в задний отдел, закрыли дверцу.

      Физик недвижно лежал на песке, полицейские бродили вдоль берега. К ним подошли двое от внедорожника. Кожемякин кричал, глядя в дверное оконце. Но его не хотели слушать.

      Полицейские наконец вернулись. Машина дернулась, пошла в гору, ворча надорванной требухой. Двое мужиков смотрели от внедорожника, и это выглядело как-то особенно.

      …Михалыч сидел теперь в камере, под замком. Что же делать? Как поступить? А главное – назваться или промолчать? Снаружи донёсся телефонный звонок. Сержант – было слышно – бросился коридором к телефону:

      – Гуща слушает… Поднять? Будет сделано…

      Трубка шлёпнулась в гнездо, раздались шаги. Затем открылась дверь: в проёме стоял сержант.

      – Идём… Шаг влево, шаг вправо – попытка к побегу.

      Сержант либо шутил, либо не знал других слов. Кожемякин вышел из камеры, лестницей поднялся на второй этаж, возле двери с надписью: «Начальник отделения» остановился. Сержант пыхтел сбоку. Дёрнув дверь на себя, он втолкнул Кожемякина внутрь.

      За столом сидел тот самый мужик, лет за тридцать, в штатском. Он что-то писал. Именно он с этим Гущей-сержантом напялил на Михалыча кольца. Сержант забрал наручники и вышел. Мужик достал из стола свои и тут же пришпилил Кожемякина за правую руку к трубе отопления, после чего продолжил писанину.

      Соображалось Михалычу как-то не очень. Бросало то в жар, то в холод, верхняя губа ощущала выдыхаемый из носа воздух – это был явный признак наступающей лихорадки.

      – Мне бы таблеточку аспирина…

      – Не держим.

      – А презумпция у вас имеется?

      – Пошути у меня…

      Мужик явно не переваривал шуток на профессиональные темы, поэтому Михалыч решил тихонько его добивать.

      – Я тоже не шучу. Назовитесь. Это моё законное право.

      Мужик поднял голову и отчётливо произнес:

      – Старший опер Иванов…

      – С утра ходит без штанов…

      Иванов ничего не сказал на это и продолжил писанину. Потом проговорил:

      – Я исхожу из собственных убеждений. Ты оказался на месте преступления, у тебя нет документов.

      – Это наказуемо?

      – Сейчас мы тебя обкатаем… Глядишь – оно и всплывёт… Оно же не тонет.

      – Как же я сразу не догадался…

      Кожемякин после слов Иванова вдруг снова подумал, что полиция точно не могла так быстро прибыть на место происшествия – ведь от