Четыре фрейлины двора Людовика XIV. Октав Фере

размещались кое-как кругом.

      Олень всё ещё не был загнан, но король, видимо, и не думал об этом; издали же всё-таки раздавались звуки труб и голоса охотников, которые продолжали стараться загнать беглеца поближе к королевскому павильону.

      – Ну, что же, моя прелестная охотница, – спросил Людовик XIV, – что скажете вы об этой прогулке? Довольны ли вы своим днем?

      – Все прекрасно, государь, где вы присутствуете.

      – Как! И этот гадкий павильон также? – сказал он, смеясь.

      – Также и этот павильон, я не видывала ничего, что бы мне нравилось более этого привала.

      – Вы мне подадите наконец мысль построить здесь замок.

      – И сделайте это, государь, вам ведь стоит лишь сказать только слово, чтоб творить чудеса.

      – Конечно, я и скажу его, но только при том условии, если вы позволите выстроить его в вашу честь.

      – Нет, Государь, в вашу честь, и чтоб тогда уже более не называли его просто Марли, но для увековечения этого прекрасного воспоминания.

      – Клянусь честью, сударыня, вы восхитительны, и я вам повинуюсь.

      После этого, встав из-за стола, что служило сигналом общему окончанию обеда, он взял и поцеловал её руку. Потом, обратившись к г-же Монтеспан, от которой он, уже по опыту, ожидал ревности, сказал:

      – Маркиза, я обязан вам этим прелестным днем, позвольте же вас также поблагодарить.

      И при последних словах, он также поцеловал и её руку, но заметна была большая разница в этих двух поцелуях; один походил на восходящее солнце, другой же, напротив, на заходящее.

      Но что же мы молчим о свидании с женихом? О слове, данном храброму и благородному Алену де Кётлогону? Мы уже хотели было поступить почти также, как и его легкомысленная и честолюбивая невеста, мы почти забыли о нем!

      Чем же руководствовался этот Вретонец с своими идеями вечной верности и невыразимой преданности, выбрав для своего обожания самую надменную женщину при дворе, в котором сильно вкоренилось тщеславие и господствовало там, как трава, растущая зиежду мостовой на королевском дворе в Версале!

      Глава седьмая

      Любовные заботы. – В лесу. – Слепой и безрукий. – Ужасная встреча. – Слепой ясно видит!

      Ален был не один. Один он не пришел бы. Он имел при себе, точно надзирателями, своих товарищей и добрых друзей Шарля Севиньи и Генриха-Ротелина.

      Отправляясь на эту прогулку, они все надеялись воспользоваться сотнями случаев, нередко представляющимися в прогулках этого рода, чтобы присоединиться к своим возлюбленным, побеседовать с ними и повеселиться.

      Разве накануне Мария Фонтанж не обещала этого, равно как и её подруги Анаиса и Клорида?

      Да, но коварные увёртки маркизы Монтеспан пошли как раз наперекор всему.

      Если бы ничего не противодействовало желаниям обоих молодых влюбленных офицеров, состоящих при дворе, то они имели бы свободное время приблизиться к своим красавицам и с ними побеседовать, потому что общее внимание