День рождения Марины. Юлия Басова

в те годы о презервативах мало что слышали, то ещё и периодически «баловал» всякими венерическими сюрпризами – то триппером наградит несчастную, то ещё чем похлеще. Однажды даже исхитрился ей юбилей испоганить – она у себя в тот день такие симптомы обнаружила, что не в кафе пошла отмечать, а в больницу помчалась, как ужаленная. Причём доктора у неё выявили гонорею и стали подозревать, что и меня папашка мог ненароком заразить – маленьких детей часто в постель берут. Да и посуда общая была, разумеется… Ох, как меня мучали этой проверкой «на вшивость»! Мать рассказывала, что в те годы, дабы диагностировать заражение на ранней стадии, неделю нельзя было мыться, много пить, а в рационе следовало оставить только солёные продукты. Я орала, чесалась, просила водичку. Представляете, каково было мне, трёхлетнему ребёнку? – Ой… – сочувственно пробормотала Марина. – Мы все жили в маленьком военном городке, где я родилась. А потом отец поехал в Москву поступать в академию, ну а мы с мамой – за ним, разумеется, как его семья. Родители сняли квартиру недалеко от Лосиного острова, мать устроилась на работу. Несколько лет они ещё промучались вместе, а потом всё-таки развелись. Конкретно за это я его никогда не осуждала. С матерью и правда жить было просто невозможно, я сама от неё сбежала в семнадцать. Только ведь отец и по отношению ко мне, к родной своей дочери, некрасиво поступил – велел нам обеим с мамой валить из Москвы восвояси к её родителям в Белоруссию. Потому что вернуться в наш военный городок, где мы жили до отъезда, было невозможно – тогда другие порядки были, до приватизации недвижимости ещё не додумались, и в квартире нашей благополучно поселились другие жильцы.

      – И сколько же тебе было лет? – с вежливым интересом уточнила Марина. Не сказать, что детская трагедия словоохотливой гостьи сильно её взволновала, но долг хозяйки праздника велел ей быть внимательной и участливой.

      – Семь, – охотно сообщила та. – Я уже ходила в первый класс. Знаете, родители так тяжело разводились… Мать на отца жаловаться пошла, требовать, чтобы коммунистическая партия СССР вернула своего нерадивого члена в лоно крепкой семьи. Проблем ему подкинула, в общем. Развод тянулся долго, мучительно, и всё это время они собачились, обвиняли друг друга. Мать швырялась вещами, он не вылезал из загулов, а я всё это наблюдала – куда было деться в малогабаритной однушке? Потом приходила в школу и заливалась горькими слезами на плече нашей классной руководительницы Тамары Георгиевны. Заглядывала ей в глаза и жалобно ныла: «А у меня родители развоооодяяяяятся…» И меня все жалели. Именно тогда, пожалуй, я и научилась врать. А точнее, придумывать и рассказывать разные небылицы. Например, после новогодних каникул, которые почти безвылазно провела дома, рядом с рыдающей матерью, я, даже глазом не моргнув, наврала всему классу, что была в Германии и даже во всех подробностях описала тамошние новогодние красоты – празднично наряженные рождественские ели, игрушки в больших магазинах (тогда слово «супермаркет» мало кто из нас знал), многоярусные кремовые торты и пряничных человечков. И