Чтение. Письмо. Эссе о литературе. Уистен Оден

составит антологию любимых стихотворений, в ней, безусловно, окажутся “Эклоги” Вергилия, “Одиночество” Гонгоры и несколько поэтов вроде Кэмпиона, Геррика, Малларме. Она, в конце концов, надоест нам своим однообразием и скукой, поскольку другое имя Ариэля – Нарцисс.

      Бывает и так, что стихотворение, написанное под влиянием Просперо, становится для будущих поколений текстом Ариэля. Кто знает, быть может, детский стишок “I will sing you One O” когда-то использовали для запоминания и передачи важнейшего священного предания. Мы приписываем эту песенку Ариэлю потому, что нас не очень интересуют действующие в ней лица: мы размышляем о белых, как лилия, мальчиках скорее как антропологи, а не как любители поэзии. С другой стороны, чем больше мы будем знать о действующих лицах “Божественной комедии”, тем лучше поймем поэму.

      Часто сам автор не в состоянии определить характер собственного произведения. Скажем, “Lycidas”[6] кажется нам созданием Просперо, поскольку речь в нем идет о самых серьезных вещах – смерти, скорби, грехах, воскресении из мертвых. Но, по-моему, это иллюзия. При ближайшем рассмотрении, видно, что под маской Просперо скрывается все тот же Ариэль, нарядившийся ради забавы в чужие одежды. Поэтому вопрос: “Кто кормчий на Галилейском озере?” – так же бессмысленен, как вопрос: “Кто такой Иван, родства не помнящий?” И Тот, Кто шел по водам, останется для Ариэля идиллическим пастухом, чье имя случайно оказалось “Христос”. Если читать “Lycidas” под тем же углом зрения, как мы читаем Эдварда Лира, – оно, безусловно, будет одним из самых прекрасных произведений во всей английской литературе. Но если смотреть на него как на творение Просперо (на что оно претендует), то вслед за доктором Джонсоном нам придется осудить его за бесчувственность и фривольность там, где читатель ждет мудрости и откровения и не находит ни того, ни другого.

      У поэта, которого вдохновляет Ариэль, есть одно большое преимущество. Его стихотворение может оказаться всего лишь банальным. Худшее, что можно сказать о его стихах: “Зачем было их писать?”

      Поэт, находящийся во власти Просперо, куда более уязвим. Из всех английских поэтов Вордсворт менее остальных был подвержен влиянию Ариэля – менее, чем необходимо каждому стихотворцу. Его стихи – наглядный пример того, что происходит, когда поэта вдохновляет один Просперо:

      The Bird and Cage they both were his:

      ‘Twas my Son’s bird and neat and trim…

      He kept it; many voyages

      This singing bird had gone with him…

      Читая этот отрывок, хочется воскликнуть: “Да он не умеет писать по-английски!” Чего не скажешь об Ариэле: когда он не может, он и не пишет. Ошибки Просперо хуже, чем грамматические или стилистические. Он желает сообщить читателю правду, и в случае неудачи из-под пера его выходит нечто худшее, чем банальность. Читатель слышит в таком стихотворении фальшь. Он не спрашивает, зачем поэт написал его. Он восклицает:

      “Лучше бы такие стихи вообще не появлялись”.

      И в теории, и на практике Фрост следует за Просперо. В предисловии к “Избранным стихотворениям” он

6

Стихотворение Джона Мильтона.