Пелагия и красный петух. Борис Акунин

уж это вы бросьте!

      У Колобка всё так и упало: беда, запалился!

      Выдернул голову обратно, повернулся – отлегло.

      Это в соседней каюте окошко открыли. Наверно, душно им стало.

      Тот же голос сердито продолжил:

      – Вот, воздуха свежего глотните, владыко! Бог знает, до чего вы договорились! Хоть грехи-то мои у меня не отбирайте!

      Густой бас, тоже сердитый, ответил:

      – Мой это грех, мой! Я попустительствовал, я тебе послушания назначал, мне и отвечать! Да не перед прокуратором столичным – перед Господом Богом!

      Ай, нехорошо. Разбудят пророка, крикуны проклятые.

      Колобок опустился на четвереньки, переполз к открытому окну. Осторожно, одним глазком, заглянул.

      Сначала показалось, что в каюте двое – седовласый архиерей с узорчатым крестом на груди и монашка. Потом в углу усмотрел третьего, тоже монаха. Но тот сидел безгласно, себя никак не выказывал.

      Из-за чего ор, люди божьи? По-христиански нужно, со смирением. Пассажиров перебудите.

      Монашка вроде как услыхала Колобково пожелание. Вздохнула, голову повесила.

      – Владыко, клянусь вам: никогда больше не соблазнюсь. И вас искушать не буду. Только не казните себя.

      Архиерей пошевелил густыми бровями (одна уже почти седая, другая по преимуществу еще черная), погладил инокиню по голове.

      – Ничего, Пелагиюшка, Бог милостив. Может, и отобьемся. А грех наш вместе отмолим.

      Характерная пара. Про себя Колобок им уже прозвища дал: Лисичка-сестричка (это из-за рыжей прядки, что выбилась из-под апостольника) и Кудеяр-атаман (больно уж неблагостного, воинственного вида был поп). Как из песни:

      Бросил своих он товарищей,

      Бросил набеги творить;

      Сам Кудеяр в монастырь ушел

      Богу и людям служить!

      В другое время Колобок с большим интересом послушал бы про грех, приключившийся между владыкой и монашкой. Но сейчас до того ли? Помирились, кричать перестали, и слава Те, Господи.

      Сызнова перебрался на коленках под пророково окно.

      Взялся руками за раму, приподнялся.

      Дрыхнет, родимый. Не проснулся.

      В самый последний миг, когда уже и поделать ничего было нельзя, услышал Колобок сзади шорох. Хотел обернуться, да поздно.

      Что-то хрустнуло и взорвалось прямо в Колобковой голове, и не было для него больше ни весеннего вечера, ни речного тумана – вообще ничего.

      Две крепкие руки взяли обмякшее тело за ноги и протащили по палубе к борту – быстро, чтоб не натекло крови. Тыльник, подмышечный мешок для добычи, зацепился было за ножку столика. Рывок – веревка лопнула, движение продолжилось.

      А потом Колобок пролетел по воздуху, на прощанье послал Божьему свету целый фонтан брызг и соединился с Рекой-матушкой.

      Она приняла своего непутевого сына в ласковые объятья, немножко покачала, побаюкала, да и уложила поглубже, в дальнюю темную спаленку, на мягкую перину из ила.

      Столичные неприятности

      – А все же удивительно, откуда Константин