Балтийское небо. Николай Чуковский

на дне что-то черное, похожее на комья земли.

      – Это что?

      – Картошка. Здесь было картофельное поле. Ничего не убрали, все так и осталось. Они бьют сюда, переворачивают землю и картошку выбрасывают наверх.

      – Так ты оттого сюда ходишь, что здесь стреляют?

      – А ее иначе из-под снега не достать. Земля замерзла. Как железная.

      Снова провыл снаряд, снова взрыв, но на этот раз Лунин даже не вздрогнул, ни на мгновение не оторвался от мотора, – ведь поле большое, а он маленький…

      – Как тебя зовут? – спросил он мальчика.

      – Ростислав.

      – Ростислав?

      – Ростислав Всеволодович Быстров.

      – Отец у тебя есть?

      – Он на фронте. Только не здесь, далеко.

      – А мать?

      – А мама не вернулась.

      – Не вернулась?

      – Поехала укрепления копать и не вернулась.

      – С кем же ты живешь?

      – С дедушкой.

      – Это дед посылает тебя сюда за картошкой?

      – Нет. Он не знает, где я достаю.

      Лунин выхватил из рук мальчика мешок и влез в кабину. В кабине он достал весь свой «неприкосновенный запас» – шоколад, консервы, галеты – и, не распечатывая, сунул его в мешок. Потом кинул мешок в снег.

      Мотор зарокотал. Винт завертелся, взвивая снежную пыль.

      – Отойди! – крикнул он мальчику во всю мощь своих легких.

      Помчался и взлетел. Обернувшись, он видел, как мальчик с мешком в руке стоял и смотрел ему вслед. Крошечная черная точка на снегу. «Вот после войны возьму такого мальчика и усыновлю, – думал Лунин. – Будем жить вдвоем, и никого больше не надо…»

      В воздухе к нему пристроился Серов, и они пошли на аэродром.

      3

      «Пока я жив, смерти нет. Когда смерть придет, меня не будет. Мы с ней никогда не встретимся».

      Так думал Илья Яковлевич о своей смерти и горделиво вздергивал маленькую головку.

      Он всегда был горд и самолюбив. В молодости он отличался слабым здоровьем, вид имел тщедушный и болезненный, и это было тяжело для его самолюбия. Вот почему он тогда так упорно стремился в самые трудные экспедиции. Реки русского Севера, реки Сибири, в те давние времена почти не изученные… Он был слабее всех, но не только не отставал ни от кого, а шел впереди сильных. Нет другой страны на свете, в истории которой реки имели бы такое значение, как в истории России. Да, реки честно служили России в прошлом, но в будущем они послужат ей еще несравненно лучше, в этом нет у него никакого сомнения… Он благодарен судьбе, что так много странствовал в молодости, что все повидал своими глазами. Он накопил такое множество наблюдений, измерений, записей, цифр, что потом, когда настала пора обобщений, он чувствовал себя совершенно свободно.

      Тогда, в те далекие годы, он – по зимам – тоже жил в этом городе, в этом же доме, в этой самой квартире. Жена умерла в первый год той войны, и он остался вдвоем с Катенькой. Катеньке шел тогда четырнадцатый год; она была тоненькая, болезненная, в коричневом гимназическом платьице, в черном переднике. Он тогда не женился, хотя мог бы жениться; не женился из-за Катеньки и ни разу потом не пожалел