Камешек Ерофея Маркова. Павел Северный

муженек. Хворый. В постели преет по десять месяцев в году.

      – Тогда дело понятное. Молодая. Скушно с ним.

      – И тебе секретец скажу. Муженька она не любит. Живет подле него с надежой, что богатой вдовой во всю ширь развернется. Из твоих слов уясняю, что Любава Порошина у сынка Карнауховой вроде как незаконная супруга.

      – Вот уж про это, упаси бог, ничего не знаю. Напраслины наговаривать не стану. Баловство в любовь – это одно, а тайное супружество при живом муже – вовсе другая статья.

      – Не изволь сумлеваться. Она ему тайная супруга. Потому, что зазноба, что тайная супруга – все одно. Да против такой бабы разве может мужик устоять? Да она только глазом моргнет. Гостит у вас частенько?

      – Частенько наезжает, когда молодой хозяин здеся.

      – С ее красоты тоже патреты пишет?

      – Да с них и началось все. Много их написал. И так и эдак. На одном она во весь рост срисована. Он у нас в верхнем зале на самом видном месте висит.

      – Вот бы взглянуть.

      – Охота?

      – А как же.

      – Это можно. Утречком молодая хозяйка поедет провожать Харитониху. Домоправительница в часовню молиться пойдет. Я и свожу тебя.

      Встав из-за стола, Осип стряхнул крошки с одежды, в пояс поклонился Алевтине:

      – За угощенье благодарствую, голубушка. Теперича укажи путь к ночлегу… Икона в сторожке водится?

      – Капитон набожный.

      – Вот и хорошо. Утречком не позабудь об обещанном.

* * *

      В зеленой гостиной куранты пробили одиннадцатый час ночи.

      Музыка старого учителя больше не тревожила тишину дома, в нем погуливало эхо от завываний ветра расходившейся метели.

      В камине книжной комнаты кумачовыми лентами косматился огонь. Тарас Фирсович, заходя в комнату на носках, уже дважды подбрасывал в камин поленья, и каждый раз они, разгораясь, потрескивают, разметывая искры.

      У камина грелись Ксения Захаровна и Мария Львовна Харитонова.

      Ксения сидела в кресле, поджав под себя ноги, в бархатном халате, вдавив плечи в мягкость штофной спинки. На шее Ксении на бархотке медальон с бриллиантиками, вспыхивают они голубыми холодными блестками. Ее лицо бледно. Глаза под серпами тонких бровей. Темные волосы лежат на плечах кольцами и на висках прошиты сединками, такими преждевременными для прожитых ею тридцати двух лет. Пальцы ее рук на темном бархате халата кажутся особенно тонкими, на левой руке ободок обручального кольца.

      Против Ксении, в таком же кресле, сидела Мария Львовна. Она вытянула к огню ноги, обутые в сапожки на меху из красного сафьяна, руки положила на мягкие подлокотники кресла. Лицо строгое. Мало тепла в ее зеленых глазах. Под ними отечные мешки в тонкой паутине морщинок. Рыжеватые волосы с прошвой седины. Кожа на щеках дряблая.

      Марии Львовне доходил пятый десяток, но одета она пестро и по-купечески богато. И все же пестрота наряда не могла скрыть следы подступающей старости.

      Тени беседующих ворошились на полу, на книжных шкафах и походили на взмахи крыльев больших черных птиц.

      Возле кресла Харитоновой